По следам кинк-феста...
Там уже 16 из 30 заявок выполнены, так что могу раскрыть карты, нунафиг.
Да, автор-ё — это я, но это и так все спалили по некоторым моментам. Если совсем честно, у меня тут одна длиннющая недоделка на винчестере лежит, дженовая; но на работе в эту неделю мне было так плохо, что я писала по заявкам с кинк-феста. Слэш с хорошим концом. И не обращайте внимание на слэшевую составляющую,
он не имеет ничего общего с тем массивом фикшна, который я пишу по фандому; заявка была сочная, народ попросил, я сделала, и считаю это вполне достойным литературным экспериментом.)) В личном фаноне между персонажами ничего, кроме взаимоуважения предельной степени, нет.)))
И ВИДЕТЬ СНЫАвтор: Док.
Рейтинг и предупреждения: PG-13, по заявке на кинк-фест.
Категория: slash, так и знайте, Я ПРЕДУПРЕДИЛА!
Персонажи: Майкрофт / Лестрейд.
Дисклаймер: Всё придумал Конан Дойль, подобрали и отряхнули от пыли BBC — а я иду на поводу у плейлиста и алчущих масс.
THEY MADE ME DO IT ©.
Текст заявки (3.17): «Лестрейд заснул в неподходящем месте (чем-то опоили или устал до состояния "умру, но не проснусь", но не пьян). Майкрофт заботливо доставляет его до кровати и укладывает, но немножко теряет контроль над собой и дает волю рукам, слегка. Все очень нежно, томно и чувственно. Рейтинг на усмотрение автора, но все что R и выше утром, после того как инспектор выспится. Бонус за Майкрофта в пижаме».
Авторские ремарки: Укажу в качестве занятного момента тот фактор, благодаря которому как раз и сдала себя… тут многие уже в курсе, что я Майкрофта пишу практически с себя.)) Так вот: можете считать, что я писала гет, и просто в последний момент сменила пол персонажа на мужской; это ОЧЕНЬ близко к истине, как бы смешно ни звучало в теории.)))
Саундтрек прилагаю. Не знающим немецкого — перевод есть
вот тут.
СЛИШКОМ сильно зацепили.
Синопсис: Цитируя себя же, «простите, милый сердцу заказчик, не удержалась, как тот Майкрофт, и инспектору выспаться не дала; зато тут есть пижама отдельно и Майкрофт отдельно».
Будучи человеком внешне сдержанным и не склонным к демонстрации эмоций, Майкрофт Холмс обычно не давал поводов сравнить себя с младшим братом, кроме как в области фамильного мышления.
Будучи человеком внешне сдержанным и не склонным к демонстрации эмоций, Майкрофт Холмс обычно не давал поводов сравнить себя с младшим братом, кроме как в области фамильного мышления. Майкрофт не играл на скрипке в три часа ночи. Майкрофт не употреблял стимуляторов, кроме разве что кофе. Майкрофт не прыгал от радости, когда выводил на чистую воду иностранного шпиона.
О том, чтобы Майкрофт занимался бескорыстной помощью ближнему на людях, не могло идти и речи. Но, как показывала очевидная практика, из любого правила были исключения.
Великолепно, желчно думал Майкрофт Холмс, открывая дверь в квартиру инспектора полиции Грегори Лестрейда ключом, найденным в кармане её владельца. Бесподобно. Шерлока, великолепного Шерлока, безумного Шерлока, забывающего есть и спать, в его жизни, видимо, было мало. Создавалось впечатление, что типичное для младшего Холмса отсутствие инстинкта самосохранения было заразным.
Майкрофт знал инспектора Лестрейда уже пять лет — недостаточно хорошо, чтобы заходить вечерами на чай, но достаточно близко, чтобы после, сохрани Боже, откровенного разговора тет-а-тет убрать из его квартиры всю следящую аппаратуру. За эти пять лет Лестрейд бросил курить, перестал закрашивать седину, позволил себе два раза напиться в присутствии Холмса и успел стать одним из числа тех, кто знал прямой номер Майкрофта. Наверное, это стоило бы назвать дружбой.
Это называлось бы просто обоюдным уважением, если бы Майкрофт не унаследовал семейное отсутствие бинарной логики в комплекте со способностями к дедуктивному анализу. Только если у Шерлока это сильнее выражалось в недопонимании концепции личного пространства и некоторых этических норм стандарта «хорошо-плохо», то у Майкрофта проблемы начинались в области оценки людей вокруг. Майкрофт думал не словами, не звуками, не изображениями, а сразу какой-то объединяющей все вышеперечисленное эмоцией. Он говорил «Шерлок Холмс» и слышал звук скрипки и ощущал специфический запах никотиновых пластырей пополам с лёгким раздражением. Он говорил «Джон Уотсон» и думал про вязаные свитера, фантомные боли и следы пороха на руках. Он чувствовал какую-то эмоцию по отношению к этим комплексным массивам информации. Эмоция сама по себе в случае Майкрофта Холмса была сложнее, чем «нравится» или «не нравится», и в половине случаев объединяла оба понятия, не давая возможности определиться.
Он говорил «Грегори Лестрейд» и ни о чём не думал. Но ему почему-то, вразрез с системами восприятия, хотелось улыбаться. Он понятия не имел, что думал про него сам Лестрейд, и почему-то не хотел узнавать (слово «боялся» в сознании Майкрофта не всплывало — вероятнее всего, из-за расплывчатости термина в его понимании).
Майкрофт бы не смог сказать даже самому себе, почему оказался не способен просто проехать мимо. В конце концов, у него тоже заканчивался рабочий день (что было нормально с учётом времени за полночь). В конце концов, ему тоже надо было отдыхать. Но при виде спавшего на скамейке на автобусной остановке инспектора Лестрейда он отдал водителю приказ остановиться, не думая.
Когда он отпускал водителя и в индивидуальном порядке тащил бессознательного инспектора до его квартиры, он, видимо, тоже не думал — во всяком случае, о себе и собственных планах. Он думал о том, что Лестрейд, судя по всему, не спал уже несколько дней, раз так намертво отключился прямо на улице. Он думал — совершенно абстрактно, не из соображений выгоды, — о том, какие дела сейчас вёл инспектор, что настолько допоздна задерживался на работе. Он совершенно непрошено думал о том, что от сонного Лестрейда пахло лондонским туманом.
Дверь не сразу, но поддалась, и Майкрофт, не включая свет, ориентируясь на то, что видел в отсвете уличного фонаря и то, что помнил по старым показаниям видеонаблюдения, потащил бессознательного Лестрейда в сторону спальни. Оставалось благодарить каких-нибудь специализировавшихся на этом святых за то, что инспектор был выжат настолько до предела, что не проснулся даже тогда, когда Холмс в темноте наткнулся на стол и чуть не рухнул вместе со своей драгоценной ношей.
— Вот и всё, — пробормотал Майкрофт, наконец сгружая безвольное тело инспектора на не разобранную постель, — вы уже дома…
Лестрейд промямлил что-то, что было сложно отнести к какому-либо из ныне употребляемых языков. Майкрофт подоткнул подушку под голову полицейского, приподняв Лестрейда за плечи, машинально потянулся расправить его пиджак и рубашку, чтобы не мешали дышать. Надо было бы переодеть полицейского во что-нибудь, подходящее для сна — или хотя бы накрыть одеялом…
Рука Холмса дрогнула, пальцы замерли на измятом, полурасстёгнутом воротничке рубашки инспектора.
В жизни Майкрофта случались моменты, когда он ловил себя на довольно неудобоваримых с точки зрения обычного человека мыслях. У Шерлока, вероятно, случалось что-то похожее — но Шерлок не копил теории в себе, он высказывал большую часть вслух или воплощал действием. Майкрофт же никогда, например, не втыкал зубочистки в висок одноклассникам, чтобы проверить толщину кости в височной доле черепа. Никогда не вдыхал испарения смертельно опасных реагентов, чтобы испытать делириозный синдром изнутри, а не со слов исследователей. Никогда не сажал себе на колени официанток, не писал на асфальте мелом признания в любви, не стрелял себе в голову.
Он ограничивался тем, что ловил себя на желании сделать что-то такое. И предпочитал оставлять всё на стадии непроверенной гипотезы.
Удивительно, как никто не замечал, каких усилий и какого бешеного самоконтроля ему стоило не воплотить ни одну такую мысль.
— Вы уже дома, — шёпотом повторил Майкрофт, безотчётно проводя пальцами по размеренно пульсировавшей ямке между ключиц спавшего инспектора, и вверх, по шее.
Инспектор вздохнул во сне и повернул голову на бок — ровно в ту секунду, когда Майкрофт убирал руку. Ровно в тот момент, когда Холмс уже почти прогнал из головы очередную мысль, которую лучше было бы оставить без развития, на гипотетическом уровне. Ровно в то самое мгновение, именно под таким углом, чтобы в пугающе естественном жесте мазнуть раскрытыми губами по ладони Майкрофта.
Холмс резко и коротко втянул носом воздух от этого простого, но неожиданно обжёгшего прикосновения. Лестрейд продолжал спать, непривычно расслабленный, ничем не защищённый, необыкновенно спокойный. И каждый размеренный выдох инспектора, касавшийся кожи Майкрофта, был очередной дозой смертельной инъекции, которая явно была способом казни самоконтроля Холмса.
Пальцы Майкрофта осторожно скользнули по линии полураскрытых губ спящего инспектора, ловя новый выдох, пока в голове Холмса выстраивались, рушились и восставали из не успевшего остыть пепла новые гипотезы, мысли, вероятности. Что, если зарыться пальцами в коротко остриженные и рано поседевшие волосы, что, если склониться ниже и вдохнуть запах, почувствовать вкус, что, если…
Майкрофт на какое-то мгновение болезненно остро почувствовал себя слепым. Не потому, что у него темнело в глазах от прикосновения к так спокойно спавшему инспектору. Майкрофт словно собирал портрет по касаниям, вслепую изучал, узнавал, запоминал лежавшего перед ним мужчину — легко, едва дотрагиваясь, проводя тыльной стороной ладони по линии скул, по небритому подбородку, по особенно яркой пряди седины на виске. Из досье он знал, что инспектор его старше всего на три года — и ему не хотелось думать, при каких обстоятельствах Лестрейд так быстро поседел.
Наверное, он сходил с ума. Иначе Майкрофт не мог объяснить своего поведения. Во вменяемом состоянии он бы не обнаружил себя полулежащим рядом со спящим инспектором лондонской полиции, вдыхающим исходящий от его волос и одежды запах городского тумана и дождя, прослеживающим касаниями кончиков пальцев изгиб его шеи и линию ключиц. В здравом уме он бы не стал дотрагиваться языком до неожиданно чувствительной точки за ухом Лестрейда. Он бы не стал проверять гипотезу о том, что инспектор инстинктивно ответит на поцелуй, если мягко накрыть его губы тщательно просчитанным прикосновением своих.
Он бы не стал. Если бы не сходил с ума.
Если бы его не сводили с ума.
Одна ладонь Майкрофта скользнула на грудь инспектора, ощущая сквозь тонкую ткань рубашки, как бьётся сердце спящего. Пульс чуть участился, когда Майкрофт, языком раскрывая губы инспектора, не смог удержать себя под контролем и поцеловал спящего так, как действительно хотел — жадно, почти кусая, почти делая больно. Если бы хищные звери могли целоваться, они бы делали это, как Майкрофт Холмс. Они бы тоже теряли голову в процессе. Они бы тоже были слишком голодны, чтобы остановиться.
Майкрофт мог бы предугадать реакции, просчитать образцы поведения, поработать над вероятностями развитий происходящего, но прикосновения Лестрейда, целовавшего его в ответ, благословенно выбросили все теоретические выкладки из его головы. Такое случалось крайне редко: Майкрофт просто испытывал ощущения. Ничего не анализируя. Чувствовал собственные прерывистые вздохи. Ощущал, как инстинктивно выгибает спину полицейский, как машинально, неуклюжим, сонным движением, протягивает руки, чтоб обхватить Майкрофта за шею и привлечь ближе, и поцеловать глубже.
Разум предпринял попытку вернуться, когда Майкрофт прервался, чтобы вздохнуть. Разум кричал, что надо остановиться и уходить.
— Майкрофт?.. — с какой-то непонятной интонацией в голосе выдохнул инспектор именно в момент, когда разум выл, что, если Холмс сейчас не уйдёт, будет слишком поздно.
Слишком поздно, подумал Майкрофт, устало прикрывая глаза. Забавно, что ему было всё равно, что о нём мог подумать Грегори Лестрейд. Ради разнообразия, можно было побыть честным с собой: Майкрофт не смог бы удержаться от искушения поцеловать спящего инспектора. И уж разумеется не собирался жалеть о своём поступке.
Бессмысленно было отрицать очевидное.
Наивно было полагать, что за потерю контроля не надо будет платить.
Майкрофт резко распахнул глаза, когда почувствовал, что его тянут за галстук вниз. Когда Лестрейд не спал, он целовался совершенно иначе, словно отдавая всё, что имел и чем был, в этом единственном действии. Майкрофт не смог бы отстраниться, даже если бы и захотел; одна рука инспектора мёртвой хваткой держала его за галстук, а вторая инстинктивно, будто выпуская и втягивая когти, сжимала и разжимала пальцы, комкая пиджак на его спине.
Кто из них был добычей, приманкой, хищником? Майкрофт не собирался вычислять.
— Где мы? — шёпотом спросил Лестрейд, скользнув губами к уху Холмса.
— У вас дома, инспектор, — еле слышно отозвался Майкрофт, машинально подставив в речь официальное обращение.
— Давно?
— Минут двадцать.
Пальцы Лестрейда выпустили галстук Холмса. Ладони в задумчивом движении скользнули на плечи.
— Вам надо больше отдыхать, — еле слышно проговорил Майкрофт, касаясь шеи Лестрейда губами.
Где-то в солнечном сплетении полицейского чувствовалась странная вибрация, похожая на кошачье мурлыканье. Смех, запоздало определил Холмс. Обыкновенный смех. Волновое колебание, набор сокращений мышц, который Майкрофт почувствовал всем телом.
— Мне лучше уйти, — тихо сказал Майкрофт куда-то в плечо Лестрейду.
Смех оборвался так, будто его выключили. Майкрофт почувствовал, как руки, до этого спокойно лежавшие на его плечах, слегка меняют положение на что-то, до чрезвычайности похожее на какой-то захват.
— Останьтесь, — устало прошептал инспектор Холмсу на ухо. — Хотя бы до утра. Хотя бы пока я сплю. Останьтесь.
— Зачем?
— Мне так спокойнее, — в едва различимом регистре шепнул Лестрейд, чуть приподнимая голову, придвигаясь так близко, что почти прикусывал ухо Холмса, когда говорил.
Всё-таки сошёл с ума, без эмоций подумал Майкрофт, снова посылая логику поступков к чертям и целуя инспектора в шею. Спокойнее так спокойнее. Будь что будет. Ощущения были намного приятнее стадии гипотетического анализа…
— Майкрофт?..
— М-м. — Кропотливый процесс стаскивания рубашки с инспектора зубами за воротник не способствовал внятности речи.
— У меня в шкафу есть чёрная пижама твоего размера.
— М-м?..
— Это я к тому, что не советую думать, что я позволю раздеть только себя. Я не настолько мертвецки устал.
— М-м…
— Я тоже так думаю. Прости меня Боже, я давно так думаю. Я очень… давно… так, да, именно так…
Последним, что Майкрофт в тот вечер проанализировал более или менее отстранённо, был факт того, что он не хотел знать, насколько давно и с какой целью у Лестрейда был комплект пижамы его размера. В сложившейся ситуации это не имело решительно никакого значения.
[FIN]