Автор: Док.
НАЧАЛО ТУТ.
Авторские ремарки: всё ещё в песенной форме.
Прослушать или скачать Би 2 Блеф бесплатно на Простоплеер
Прослушать или скачать Би 2 Молитва бесплатно на Простоплеер
Следующий встреченный нами вампир был мёртв...Следующий встреченный нами вампир был мёртв.
Я видел, как вампиры могут спать или отключаться, если теряют слишком много энергии. Этому Белому уже ничем нельзя было помочь. Вся нижняя часть его лица была вымазана кровью, слишком светлой, чтобы быть человеческой, рот был разинут в беззвучном крике. Кровь засохла на его волосах, на подбородке, запеклась на ресницах. Остекленевшие глаза были белыми, как это бывает у вампиров только в случае, когда они уже до предела вымотаны и не могут продолжать притворяться обычными людьми.
Я не знал заклинания или оружия, которым можно было бы так убивать.
— Знаешь, — негромко протянул я, рассматривая труп, — я уже не очень уверен в своей исходной теории.
— В которой из них, мистер Дрезден?
Я вздохнул. Мне очень не хотелось озвучивать мысль о том, что, кажется, нам предстояло встретить что-то слегка страшнее и сильнее вампиров Белого Двора. Марконе несколько секунд переводил взгляд с меня на мёртвое тело и обратно, а потом просто раздражённо дёрнул бровью и, не дожидаясь моего ответа, кивнул на какой-то тёмный проход перед нами:
— Нам туда.
Свет в следующем помещении не горел, и мне снова пришлось выуживать из-за пазухи пентаграмму. Я поднял её повыше, чтобы хотя бы понять, где мы оказались. Голубоватый свет выхватил из темноты грязный кафельный пол, несколько использованных пакетов для физраствора, потрёпанное кресло с плюшевыми подлокотниками…
— O mio Dio, — глухо сказал Марконе за моей спиной.
Я слышал, как он нашаривает на стене рубильник, чтобы включить свет, а сам не мог перестать смотреть на то, что было видно в отсветах моей пентаграммы. Комнатушка была совсем маленькой. Кресло стояло у дальней стены, рядом с закреплённой на подставке капельницей с чем-то прозрачным. Трубка капельницы шла к тонкой, бледной руке темноволосой девушки, сидевшей в кресле.
Мириам Ласситер. Её едва можно было узнать. На фотографиях, которые мне дал её опекун, она была худенькой и неулыбчивой. Здесь же я видел не девушку, а обтянутый кожей скелет. Кажется, она спала. Тёмные волосы грязными сосульками свешивались ей на лицо, и я малодушно подумал о том, что не хотел бы увидеть её ауру.
Она выглядела мёртвой. Но, когда Марконе наконец зажёг в комнате свет, Мириам открыла глаза.
В них не было ничего человеческого.
Я не видел таких глаз ни у фейри, ни у вампиров. Они были прозрачно-лиловыми, казались кусками мутного стекла, и плескавшаяся в них сила не могла принадлежать никому из живущих и дышащих существ.
Она встретилась со мной глазами всего лишь на секунду, и меня обожгло холодом, которому позавидовала бы королева Мэб. Я почувствовал себя маленьким и никчёмным, всеми забытым и никому не нужным. У меня не было никаких амбиций и желаний, кроме одного: чтобы меня не бросали. Не оставляли в одиночестве. Чтобы меня любили и не давали никому мне навредить. Чтобы…
— Defendarius, — коротко рявкнул я, пытаясь выгнать из головы чужое воздействие и выбрасывая вперёд руку с охранным браслетом.
Нельзя сказать, чтобы заклинание совсем не сработало. Мириам моргнула, и мою руку выкрутило мне за спину, сковывая каким-то безумно холодным заклинанием, не давая мне даже пошевелить пальцами. Я ощерился на неё, уже понимая, с кем имею дело.
Демон желания. Слишком слабый, чтобы быть по-настоящему осуществлённым в этой реальности. Слишком нестабильный, чтобы присутствовать здесь без тела. Эта тварь искала себе оболочку, используя вампиров, которые в буквальном смысле сходили с ума в её присутствии. В конце концов, они же сами питались желанием; их влекло к демону, как людей может влечь к божеству. Я не знал, почему демон выбирал именно подростков — может быть, просто чуял в них всю ту слабость, злость, противоречие и переменчивость, на которые можно было повлиять… Но я видел трубку капельницы на руке Мириам и тот всплеск силы, заставивший меня на мгновение забыть обо всём, кроме собственного желания. Эта дрянь могла быть не самой могущественной в Никогде, но она со временем убивала собственного носителя.
И вполне могла убить меня, как тех вампиров. Просто высосать из меня все мои желания, оставив захлёбываться собственной кровью и досматривать внушаемые ей иллюзии до самого конца.
Сидевшее в девочке существо в птичьем жесте склонило голову к одному плечу.
— Подойди, — сказало оно. Её бескровные губы едва шевельнулись, а звук был таким, будто говорило сразу несколько голосов — мужских и женских, кричащих и шепчущих.
Она говорила не со мной.
Как-то раз на моей памяти Джона Марконе похитила шайка проклятых всеми высшими силами падших ангелов. Он нужен был им живым и подчиняющимся приказам, так что они подошли к делу творчески. Когда я его нашёл, на Марконе не было живого места; часть уха, например, ему просто-напросто оторвали. Про остальные, менее заметные травмы я тогда не задумывался, но сомнений в том, что они были ничем не лучше, у меня не возникало. Но даже неделя пыток у ангелов не заставила его поступать так, как они хотели.
Демону с лицом шестнадцатилетней девочки хватило одного слова.
Мне на ум снова пришла Аманда Беккит — хрупкая и бледная девочка, которой вряд ли уже будет суждено повзрослеть. Я никак не мог вспомнить, сколько ей сейчас лет. Чуть больше, чем Мириам, наверное — совсем ненамного. Наверняка, они были в чём-то похожи, тонкие, болезненные и уже не вполне принадлежащие к миру живых. Марконе беспрекословно подчинился её зову, подойдя ближе и опустившись на колени рядом с креслом, в котором она сидела.
— Расскажи мне, чего ты хочешь, — тем же жутким, стонущим сплетением голосов проговорил демон, проводя тонкими девичьими пальцами по волосам замершего рядом мужчины. — Я могу тебе помочь, mi tigrotto. Что тебе желанно больше всего?
Покорность в исполнении Марконе выглядела гораздо кошмарнее, чем мне хотелось бы признать. Он опустил голову под прикосновением демона, закрывая глаза, и вздохнул так спокойно, как это мог сделать только человек, наконец испытавший облегчение от долгой выматывающей боли.
— Джон, — зашипел я, всё ещё безуспешно пытаясь освободиться. — Это не ребёнок. Не давай ей лезть тебе в голову!
Марконе устало уткнулся лбом в подлокотник кресла демона и глухо пробормотал:
— Дрезден.
Я уже начал возмущаться. Я очень хотел сказать, что я уже много лет, как Дрезден, считай, с самого рождения. Я собирался окрыситься на этот его тон, словно он каждый раз не зовёт меня по фамилии, а произносит какой-то приговор. Как показала практика, ни одна из этих затей не имела шанса осуществиться.
— Услышано, — пророкотал голос демона, и я похолодел.
Марконе говорил не со мной, когда называл моё имя.
Не то, чтобы мне это как-то помогло.
«Ненавижу» — это очень слабое и слишком однозначное слово…
Демон перевёл взгляд на меня, и вместе с этим движением в мою голову хлынули чужие мысли и эмоции. Стыд. Чувство вины. Отрицание. Совсем как в воспоминании о выстреле в Аманду. Там же — действительно ненависть, только какая-то бессильная и не вполне понятная. И страх. Столько страха, что хватило бы на несколько осязаемых воплощений.
Я отшатнулся, забыв, что рука всё ещё скована заклятием, и взвыл от боли. Пришедшие следом вспышки чувств и ощущений были ещё хуже. Где-то глубоко, под клубком разнородного страха, оказалась болезненная в своей бессмысленности нежность. Невысказанная. Даже толком не сформулированная. Так, безотчётное желание защитить. А уже дальше, в самой глубине было то, чего искал демон и чем питались вампиры.
Желание.
Где-то на периферии сознания я продолжал ощущать боль в начавшей неметь руке, но она была чем-то настолько незначительным, что я не мог сфокусировать на ней внимание. Говорят, желание ослепляет; в случае Марконе оно ещё и оглушало, и частично обезболивало. Так можно было желать никогда не умирать: отчаянно, до крика и слёз, но с неумолимым осознанием несбыточности. Если то, что выплеснул на меня взгляд демона, по-настоящему было тем, что чувствовал Марконе, я не представлял, как он вообще мог находиться со мной в одном помещении и оставаться в здравом уме. Я бы не выдержал. Я бы…
…попытался подкупить, удержать, уговорить хотя бы на сотрудничество, если не было возможным что-то большее? Звёзды и камни, да он же так и делал. Он открытым текстом несколько раз предлагал мне на него работать. Он всегда приходил лично, если я просил о помощи, и сам лез в привычное для меня пекло, хотя мог бы ограничиться дистанционным наблюдением за ситуацией. Просто я никогда не придавал этому такого уж значения…
Я всё ещё пытался осознать, где заканчивались чужие чувства и начинались мои, когда внезапно в руку вернулась боль. Это было самым отрезвляющим ощущением, которое только можно было представить. В моей голове всё ещё звенели не мои мысли, почему-то формируясь в непонятные, но смутно знакомые слова, но я уже не был полностью слеп, глух и беспомощен, как это было в первые мгновения. Я стиснул зубы, фокусируя направление своей магии, и придушенно шепнул:
— Fuego.
Вспышка огня, злая, как я сам, сверкнула на моей руке и развеяла удерживавшие меня оковы. Чужие эмоции больше не застилали разум, и я активировал свой щит, разворачиваясь к демону и готовясь к новой атаке…
Которой не последовало.
— …et ne nos inducas in tentationem, — осипшим голосом говорил всё ещё стоявший на коленях Марконе, вцепившись в руку одержимой девочки так, будто она была его единственной надеждой на спасение, — sed libera nos a malo. Amen. Pater noster, qui es in caelis…
Девочка сидела, оцепенев и болезненно широко раскрыв рот, из которого клочьями падала пена слюны. Она не издавала ни звука; только бессильная ярость в глазах выдавала то, что она всё ещё не была человеком. А Марконе упрямо повторял текст молитвы дальше, про хлеб насущный и прощение должников. Наверное, та приличная католическая итальянская семья, в которой ему выпало вырасти, рыдала бы сейчас от гордости и умиления. Я же мог только оторопело наблюдать, понимая, что влияние демона ослабло вовсе не из-за моей боли, а из-за его слов.
Подумать только, теперь я мог представить себе обстоятельства, в которых мафиозный дон Чикаго начинал читать «Отче наш». На вполне приличной латыни, кстати. Видит Бог, я не просил этого знания…
Марконе остервенело проговорил: «Amen» и пошёл читать молитву по третьему кругу. В горле девочки что-то булькнуло и захрипело, её глаза закатились; демон пытался вернуть себе контроль. У меня вырвался мрачный смешок. Конечно, Марконе — это вам не рыцарь Креста, но на месте вселившейся в девочку сущности я бы не дёргался. Поди попробуй манипулировать человеческими желаниями, когда тебя за руку держит долдонящий про избавление от искушения католик!..
— Джон, — осторожно позвал я, дождавшись очередного: «Amen!»
Марконе поднял голову и посмотрел в мою сторону. С тем же успехом он мог бы, например, выстрелить мне в ногу. Или пырнуть ножом. Такие мёртвые глаза, как у него, я в последний раз видел только у серьёзно проклятых людей.
— Мне нужно, чтобы ты продолжал читать молитву, — как можно быстрее выпалил я. — Что бы ни случилось, не прекращай, пока я не скажу.
Марконе отрывисто кивнул и снова завёл своё: «Pater noster…» Я отлично понимал, что изгнать духа из девочки просто так не получится — в конце концов, я тоже не был ни экзорцистом, ни крестоносцем, ни даже хоть немного религиозным человеком. Из всего, что было в моей жизни хоть сколько-нибудь свято, я верил только в магию; этого было достаточно, чтобы отпугивать вампиров висящей на моей шее пентаграммой, как распятием. Но, по крайней мере, я мог попытаться запереть демона, привязав его к одной точке пространства. Я мог очертить круг, который удержал бы только бестелесную сущность — вероятность того, что девочка смогла бы выйти из него без вреда для себя самой, была достаточно велика…
— Изобретательно, — желчным тоном оценил ситуацию кто-то за моей спиной, когда я уже занёс руку, чтобы начать построение круга.
Марконе на мгновение запнулся, но не сбился, продолжив читать молитву с несколько вопросительной интонацией. Ему, в отличие от меня, было видно говорившего. Я обернулся и уставился на ничуть не потерявшего сходство с растрёпанной шваброй опекуна девочки.
— Изобретательно, — повторил он, переводя взгляд с меня на Мириам, а потом на всё ещё бубнившего на латыни Марконе. — Дочитывайте до конца, дальше я сам, а то мы рискуем её психикой. Кстати, ваша помощь, мистер Дрезден, будет учтена при нашем следующем контакте с Белым советом.
Последнее: «Amen» у Марконе после этой реплики вышло куда более насмешливым, чем это приличествовало молитве.
— Из Мириам выйдет изумительный медиум, — проговорил мой заказчик, порывистыми шагами приблизившись к закатившей глаза девочке и ненавязчиво отодвинув меня, чтобы положить ладонь ей на лоб. Он разговаривал таким тоном, будто собирался поставить всех присутствующих в угол коленями на горох, что несколько сбивало с толку. — Или демонолог, с Божьей помощью. Пришлите потом счёт за ваши услуги на имя Ангуса Уильямсона, реквизиты я оставил вашему помощнику. Гильдия экзорцистов в моём лице будет рада дальнейшему сотрудничеству. Kyrie, eleison. Christe, eleison. Kyrie, eleison…
— «Помощнику»?! — оторопел я.
— Вызывающе симпатичный вампир, представившийся Томасом, — не меняя строгого тона, пояснил экзорцист. — Он дал мне адрес, по которому вы ушли. Christe, audi nos. Christe, exaudi nos…
Я закашлялся, представив, как сердитый мистер Уильямсон общался с вышибалой на входе. Вышибалу было жаль.
— Знаете, чем тут просто так стоять, молодые люди, — Ангус ткнул свободной рукой в нашу с Марконе сторону, — если хотите помочь, повторяйте «miserere» после каждой следующей строчки, быстрее управимся. Ну, поехали. Pater de caelis, Deus, miserere nobis…
— Miserere, — вялым, но послушным хором выдали, смешно сказать, мафиози и волшебник.
— Fili Dei, Redemptor mundi, Deus, miserere.
— Miserere…
Я покосился на явно слишком уставшего и изумлённого, чтобы анализировать происходящее, Марконе, и невольно усмехнулся. Странно, но у меня совершенно не было к нему ни вопросов, ни желания обсудить те его эмоции и мысли, которые успел мне показать демон. Возможно, меня просто слишком сильно вымотал сегодняшний вечер, но я не видел ничего неправильного в том, что этот жутко противоречивый тип стоял рядом и тупо повторял: «Miserere» вслед за взъерошенным экзорцистом.
Возможно, это и было правильно.
— Заходят в бар мафиози, волшебник и экзорцист…
— Дрезден.
— …а за ними — вампир, демон желания, три слепых мышонка, японская школьница и банан.
— Дрезден, ты пьян, — сочувственно заключил Марконе, глядя на меня через стол.
На часах было полтретьего ночи. Мы были единственными посетителями в пабе МакАнэлли. Чисто технически, заведение должно было быть закрыто в этот нехристианский час, но Мак в данный момент как раз звучно гремел чем-то на кухне, предоставив пустовавший зал паба в наше полное распоряжение. Паб Мака был нейтральной территорией, находившейся под защитой Белого совета — в том числе, в моём лице, — так что я чувствовал себя, как дома.
— Я не пьян, — возразил я, обвиняюще тыкая в сторону Марконе бутылкой фирменного домашнего эля МакАнэлли. — Я просто доволен жизнью.
— Это редко случалось в моём присутствии, — философски заключил Марконе.
После инцидента в «Монохроме» он так и не удосужился смыть краску с глаз, так что вид у него был ещё тот. Белый пиджак, слегка помятый и запылённый после наших вояжей по закрытым коридорам клуба одержимых, тряпкой висел на спинке стула, вместе с уныло торчавшим из кармана белым галстуком. Рукава рубашки Марконе снова закатал — причём чуть выше, чем сделал это в клубе, демонстративно отстегнув от предплечья футляр с метательными ножами. Не то, чтобы я и без наглядной демонстрации не подозревал, что они там действительно были, но я всё равно был… впечатлён оказанным мне доверием, что ли. Когда я озвучил эту мысль, Марконе произнёс очень простую фразу, которую я уже третью бутылку подряд пытался осознать и понять правильно.
«Мне больше нечего от вас скрывать, мистер Дрезден».
Странное дело, но он больше не казался мне опасным, этот седеющий тип с порванным ухом и глазами цвета долларовых купюр. Лет пять назад я был уверен в том, что Марконе убьёт меня при первой же возможности, как только я перестану быть полезным, или начну представлять угрозу его бизнесу или порядкам в городе. Теперь же…
«Мне больше нечего от вас скрывать, мистер Дрезден». Да уж.
Марконе внимательно наблюдал за моим выражением лица, пока я так и эдак перебирал в голове всю полученную за сегодня информацию. Может быть, пытался вычислить мои реакции, может, просто привыкал к тому, что бесноватый волшебник не всегда пытается что-нибудь поджечь и сбежать за горизонт. Кто ж его поймёт.
Я, как выяснилось, умудрялся его не понимать почти пятнадцать лет подряд.
— Дрезден, — негромко позвал он, отставляя бутылку. — Если хочешь мне что-то сказать, лучше скажи сейчас.
Я шумно вздохнул, сдвигая свою бутылку на край стола. И, помолчав, осторожно спросил:
— Всё правда настолько плохо?
— Терпимо, — ровным голосом ответил Марконе.
«Мне больше нечего от вас скрывать, мистер Дрезден». Ну-ну.
— Как ты вообще такой живёшь? — искренне полюбопытствовал я.
— Уточнения к слову «такой», я, видимо, не дождусь, — слабо улыбнулся Марконе.
— Противоречивый, — подумав, выбрал определение я.
— А, — протянул он. — То есть вы, мистер Дрезден — совершенно обычный, нормальный человек, без всяких несоответствий в характере и поведении. Я учту.
— Ты лучше на вопрос ответь.
— На какой? — пугающе трезво и серьёзно спросил Марконе. — Как я такой вообще живу — на этот? Я живу эффективно, мистер Дрезден. Я использую все возможности для того, чтобы процветание моего… бизнеса проходило с минимумом расходов и жертв. Я не иду на поводу у эмоций и стараюсь быть готовым к чрезвычайным ситуациям. Я стараюсь быть меньшим злом и не допускать ошибок. Я минимизирую ущерб. Даже если для этого самому приходится нести потери. Вы это хотели услышать?
Я попытался вставить слово, но он ещё не закончил.
— Или мне следовало ответить на вопрос: «Всё правда настолько плохо?» — тихо говорил он, в упор глядя на меня, как может смотреть на волшебника только человек, которому уже заглядывали в душу. — Да, Дрезден. Всё гораздо хуже, чем ты можешь подумать. Большая часть моих офисов и принадлежащих мне домов оборудована так, чтобы можно было тебя уничтожить на подходе. Текущая вода, охранные руны — всё, что может замедлить и обезвредить волшебника. Потому что я видел, на что ты способен, и я достаточно разумен, чтобы тебя бояться… Только вот проблема в том, что я точно знаю, что не смогу тебя убить. Даже ради общего блага. Даже если ты вдруг станешь большим злом, чем я сейчас, и будешь представлять угрозу.
Я молча смотрел на него, даже не пытаясь подобрать ответ. Марконе устало вздохнул и залпом допил остаток эля в своей бутылке.
— Думаю, мне пора, — сказал он, выпрямляясь на стуле.
— Джон… — начал было я.
— Относись ко мне, как к временному неудобству, — мягко сказал Марконе, вставая и забирая пиджак со спинки стула. — Волшебники живут дольше, чем обычные люди, я наводил справки. Ты меня переживёшь, так что… просто не обращай внимания.
Это был запрещённый удар.
И это оказалось действительно… больно, чёрт возьми.
— Vento servitas, — отрывисто сказал я, когда Марконе попытался открыть дверь.
Порыв ветра захлопнул её с такой силой, что с кухни с укоризненным выражением на лице выглянул Мак. Осмотрев зал и обнаружив отсутствие каких бы то ни было военных действий, Мак неразборчиво хмыкнул и снова исчез где-то во внутренних помещениях паба. Я встал из-за стола и, сделав шаг к обернувшемуся ко мне Марконе, тихо произнёс:
— Forzare.
Я не рассчитывал причинить ему вред, но эмоции добавили заклинанию сил, не просто оттолкнув Марконе от двери на лестницу, а полноценно впечатав его в стену спиной. Я бы, наверное, даже извинился, если бы не всё, что он до этого наговорил.
— Складно формулируешь, — мрачно сказал я. — Только, Джон… ты никогда не пробовал давать собеседнику высказаться, нет?
Он явно хотел что-то ответить, но передумал. Видимо, понимал, что, скажи он сейчас что-нибудь ещё, моё следующее Forzare имело все шансы проделать неким Джоном «Мне Больше Нечего От Вас Скрывать» Марконе лишнее фигурное окно в стене. Он ждал, настороженно глядя на меня, а я…
А я не знал, что ему сказать.
Что я тоже жить без него не смогу? Да смогу конечно, что за ерунда. Что меня безумно злит и пугает эта перспектива? Ну, может быть. Что меня до сих пор глушит отзвуком его эмоций? Что он, пожалуй, единственный человек, которого я никогда не смог бы отпугнуть, просто потому, что он может понять даже самые страшные из тех решений, которые я принимал в жизни? Что, кажется, Александр Рэйф имел шансы обжечься и от моего прикосновения?..
— Ты не представляешь, какой ты всё-таки странный, — беспомощно глядя на него, сказал я.
— Стараюсь соответствовать, — хрипло отозвался Марконе.
— Я не знаю, что с тобой таким делать, — признался я.
Что-то в его глазах блеснуло, хотя его лицо оставалось непроницаемым.
— Со мной не надо ничего делать, — ровным тихим голосом сказал он. — Я уже не поменяюсь.
— Менять тебя я уж точно не собирался.
Марконе осторожно протянул руку вперёд и едва слышно спросил:
— Можно?..
Я понятия не имел, о чём он просит. Но кивнуть в данном случае было меньшим из зол.
Никогда бы не подумал, что он мог двигаться… так. Медленно и осторожно, словно боясь спугнуть или сломать. Это меня-то. Он сделал шаг вперёд, так, что его ладонь легла чётко над моим сердцем. Второй шаг окончательно уничтожил расстояние между нами. Он был ощутимо ниже меня, так что его лицо приходилось где-то на уровень моего плеча. Я почувствовал на шее движение его ресниц, когда он закрыл глаза. Я всем телом ощутил его глубокий вздох — почти как тот, что вырвался у него в момент, когда его касался демон желания.
Я раньше не мог представить, что кому-то может приносить облегчение просто моё присутствие, но Джон Марконе, кажется, задался идеей сломать все мои представления о мире. По сути, он же меня даже не обнял. Просто… прислонился, что ли, как к каким-нибудь святым мощам. И теперь стоял рядом, слушал ладонью моё сердце и размеренно дышал мне в плечо, а я мог только смотреть, как смягчается линия его плеч с каждым новым выдохом.
До меня только тогда по-настоящему дошло: он ничего у меня не просил.
Только разрешения быть рядом.
— Ты очень странный, — беззлобно заключил я, пытаясь решить, куда девать руки.
Судя по тому, как изменилось его дыхание, он усмехнулся.
— Я тоже заметил, — едва слышно сказал он куда-то мне в плечо, так тихо и мягко, что у меня по позвоночнику пробежала дрожь. Он снова глубоко вздохнул и отстранился, так же осторожно, как приближался ко мне. — Думаю, мне правда пора идти, мистер Дрезден.
Странно, но в этот раз это не прозвучало с той горечью и враждебностью, как до этого. Ему действительно было пора: время шло к трём часам ночи, а после беготни с вампирами, демоном и экзорцизмами даже мой подготовленный к потусторонним мерзостям организм просился отдохнуть…
— Звони, как выспишься, — попросил я.
Марконе так на меня посмотрел… Нет. Мне не с чем было сравнить. Как будто на меня снова выплеснул чужие страхи и желания демон, только… мягче и с едва уловимой недоверчивой насмешкой. То, что я наклонился, чтобы поцеловать его, было одной из самых естественных вещей, которые я когда-либо делал.
Мне было слышно, как меняется его дыхание, я чувствовал движение его губ под своими и прикосновение его ладони к своему затылку. Странно и в то же время очень правильно было понимать, что один из самых опасных людей Чикаго в ту секунду не терял равновесия только потому, что держался за меня — и наверняка знать, что именно я был тому причиной, и вряд ли кто-то ещё имел над ним подобную власть…
Сложно было остановиться.
— Я так никогда не уйду, — на выдохе прошептал Марконе.
Мне было достаточно велеть ему не уходить, и он бы остался. Мы оба это знали.
— Иди, — слабо усмехнулся я. — Учи экзорцизмы, выковыривай из стен защитные руны, своди бухгалтерскую отчётность, мне всё равно. Просто… звони, как выспишься.
Я не стал выходить из бара вслед за ним. Мы с Маком убрали бутылки, я помог ему протереть стойку и столики, он наконец заставил меня смыть подводку с глаз. А потом, пока я шёл домой, я всё никак не мог перестать думать о том, что для одного отдельно взятого мафиозного дона я, оказывается, всё это время был не самым опасным противником, а самой большой слабостью в обороне. Мне, пожалуй, было интересно, что будет дальше. И меня упорно не покидало ощущение того, что сегодняшний вечер начинал какую-то новую, по-своему жуткую и в чём-то очень увлекательную историю.
Я сразу знал, что ничем хорошим это не закончится.
Хорошо бы, чтобы вообще не заканчивалось.
[FIN]