адекват дьявола
Финишировал шестой тур кинк-феста — это я поняла по тому, что дивная Red_TABUretka раскрыла свой кроссовер с Желязны (Боже ты мой, я же пойду это перечитывать — вместе с психоделическими томами Весёлого Роджера, давно я его сагу про Дилвиша не листала, да-с)).
Так что — каюсь в своих грехах.
Ибо.
6 : 2 : 8 : 21
Автор: Док.
Рейтинг и предупреждения: NC-17.
Категория: слэш, angst, написано на кинк-фест.
Персонажи: Майкрофт/Лестрейд.
ВНИМАНИЕ: ЕСЛИ КОНКРЕТНЫЙ СЛЭШ МОЖЕТ НАРУШИТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ ОСНОВНОГО ДЖЕНОВОГО ФИКШНА, КОТОРЫЙ Я УЖЕ НЕ РАЗ ПИСАЛА, И ЕСЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ АБСТРАГИРОВАТЬСЯ И ВОСПРИНИМАТЬ ЭТО, КАК «ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ВСЕЛЕННЫЕ», НЕ ЧИТАЙТЕ!
Дисклаймер: Всё придумал Конан Дойль, подобрали и отряхнули от пыли BBC — а я вижу сложные вызовы и не выдерживаю искушения.
Текст заявки (Kink 6.34): «Майкрофт/Лестрейд. У них были отношения в прошлом, но несколько лет назад они расстались. Однако, по долгу службы, Лестрейд сталкивается с "темной стороной" Майкрофта (трактовка - на авторский вкус, главное, чтоб был evil!Майкрофт) - и понимает, что все еще того любит, пытается с ним воссоединиться. Следует секс, с доминирующим Майкрофтом, можно с элементами садо-мазо. Согласится ли Майкрофт на дальнейшие отношения и каким будет финал в целом - опять-таки выбор автора».
Авторские ремарки: Я как-то уже писала, что при виде заявок, явно сложных к исполнению и требующих психологического обоснуя, во мне просыпается авантюрная гэтиссоподобная тварь. Так что, мягко говоря, у меня тут не просто «встретились-секс-расстались», я тут разбиралась в мотивах. С учётом того, что «порно с сюжетом» я обычно пишу под высокую температуру или клиническое недосыпание, ангста там хватает… но финал такой, какой мне был комфортен, и садо-мазы в кадре фактически нет (церебральную исключаем, она по умолчанию)).
Ну и - да, да, вот так.
Варнинг: психология, секс и истерический смех, одним коктейлем.
1.
В ту ночь Лестрейд думал уже не о задании, а о том, как бы убраться с той заброшенной стоянки живым.
Торговцы оружием, взявшие в заложники какого-то мелкого чиновника, оказались выкошены всего лишь парой направленных взрывов, к которым полиция не имела никакого отношения. Забрызганный чужой кровью заложник, беспомощный, скованный наручниками, стоявший на коленях на бетонном полу, беззвучно шептал какие-то молитвы, когда на стоянку, перешагивая через части трупов, зашли несколько крепких парней в чёрных шлемах и с автоматами в руках.
— Тут всё, шеф, — сказал один из «чёрных шлемов» зашедшему последним высокому типу в безупречном деловом костюме.
От вида этой осанки, походки, поворота головы сердце прятавшегося в нише стены и безумно не вовремя оказавшегося в ненужном месте Лестрейда пропустило удар.
Тип в костюме без выражения осмотрел заляпанные кровью стены и вынес вердикт:
— Неаккуратно сработано.
— М… мистер Холмс? — пискнул белый, как полотно, заложник, пытаясь если не встать с колен, то хотя бы отползти подальше.
— Ты меня знаешь? — вежливо уточнил тип.
— Я… мы… западный склад…
— А, — кивнул тип. — Утечка данных. Помню.
Это было сказано таким страшно невыразительным тоном, что Лестрейд вжался в спасительную стену.
— Мистер Холмс, я не…
Высокий тип в деловом костюме коротко посмотрел на скулившего какие-то оправдания заложника, а потом поднял с земли рядом с одним из убитых торговцев пистолет, спокойно прицелился и спокойно вышиб мозги стоявшему перед ним на коленях и за секунду до выстрела переставшему причитать человеку. Заложник мешком упал на бетонный пол с каким-то глупым, удивлённым выражением на лице — как будто до последнего не верил, что его правда застрелят.
Майкрофт Холмс отдал пистолет кому-то из подчинённых, поправил запонку на манжете и лаконично сказал:
— Уберите тут всё.
И спокойно ушёл, ни на секунду не задержавшись взглядом на мертвеце.
Его голос был так же холоден и спокоен, как раньше. Ровный, машинный тон, который можно было бы принять за усталый. Таким же голосом он заказывал столики в ресторанах. Таким же голосом он назначал и отменял встречи. Таким же голосом он шесть лет, два месяца и восемь дней назад сказал: «Переезжай, если хочешь, я тебя не держу». Лестрейд думал, что забыл, как он звучит.
Лестрейд думал, что перестал на него реагировать за всё это время.
Как же он талантливо себе врал целых шесть лет, два месяца и восемь дней.
Когда к инспектору Лестрейду пришёл молодой Шерлок Холмс и предложил свою помощь, инспектор тупо смотрел на «консультирующего детектива» и как-то пугающе отстранённо думал, каких таблеток наглотаться вечером. Или из какого пистолета застрелиться. Или на каком галстуке повеситься.
Холмс. Опять.
Шерлок Холмс был не похож на того Холмса, которого Лестрейд к тому моменту хорошо знал и слишком чётко помнил. Тот, другой Холмс, был диким наваждением, которое никак не получалось забыть.
Они разошлись за несколько месяцев до появления Шерлока, и Лестрейд первое время мучительно вглядывался в тонкие черты лица, в изящные пальцы молодого человека, пытаясь нащупать сходство с тем, кто так цинично решил не возражать, когда инспектор не выдержал постоянной слежки и заявил, что съезжает.
Шерлок был чем-то на него похож — в нетипичной для нормального человека манере склонять голову, в том, что действовал, как хорошо заточенная, превосходная, холодная машина даже тогда, когда в первые месяцы наступали редкие, но страшные дни «под знаком кокаина». Но этим сходство заканчивалось. Шерлок был хаотичен, в то время, как Майкрофт был средоточием контроля. И те, первые дни с младшим Холмсом поблизости, Лестрейд отчаянно пытался привлечь внимание старшего — устраивая рейды в квартиру Шерлока, где точно были камеры, выслеживая людей, которые работали на Майкрофта со стороны преступности, принципиально хватаясь за дела, которые могли пересечься со сферой интересов Холмса-старшего…
И потребовалось, чтобы прошло очень много времени, прежде чем инспектор понял, что надо рисковать. Действовать в открытую. И первым, что Лестрейд сказал Донован следующим днём, после сдачи отчёта о трупах на заброшенной стоянке, было:
— Запросите данные по Майкрофту Холмсу.
— Холмсу, сэр? — вскинула брови Донован.
— Однофамилец, — автоматически соврал Лестрейд. — Любые данные. Судимости. Занимаемая должность. Перемещение за последние сутки. Что угодно.
— У нас есть зацепка? — просияла сержант.
— Можно и так сказать, — буркнул инспектор, надевая пальто и выходя в дождь.
И, не отдавая себе в этом отчёта, улыбнулся, чувствуя, что подписывает себе приговор.
2.
— Ты меня искал, — прозвучало из мрака пустой квартиры, когда инспектор Лестрейд вернулся с работы тем вечером.
Голос из темноты был сух и холоден. Лестрейд, не включая свет, бросил ключи на стол, молча поставил рядом пакет с покупками и прошёл на кухню. С выключенным светом было легче убедить себя в том, что голос снова ему снился. С выключенным светом у Майкрофта было меньше способов понять, о чём инспектор думал в данный момент.
Не то, чтобы это помогало.
«Ты меня искал». Инспектор поймал себя на том, что ещё никогда никого так не ненавидел — за один только равнодушный тон. Никогда ни на кого ему так жгуче не хотелось заорать, сгрести за лацканы пиджака, хорошенько встряхнуть… убить к чёрту? Нет. Убивать не хотелось. Что угодно, только не убивать.
Разумеется, я тебя искал. И не только сегодня. Я тебя искал лет пять подряд, как проклятый пёс, с того самого момента, когда ко мне в отдел пришёл твой бешеный брат. Я тебя провоцировал, намекал, охотился за членами твоей агентурной сети, пока ты не обрубил все концы. Я нарывался. Но я только сегодня позволил себе нарваться официально, через открытый запрос…
— Ты прошлой ночью убил безоружного человека, — максимально нейтральным тоном проговорил Лестрейд, наощупь включая кофеварку, пытаясь всеми правдами и неправдами не поворачиваться лицом туда, где сидел его ночной гость.
— Людям свойственно время от времени умирать. — Прежний, отстранённый голос.
Господи, подумал Лестрейд, на секунду зажмуриваясь. Как я по нему скучал…
— Не говори так, как будто ты бог, — тихо сказал инспектор.
В темноте квартиры прозвучало что-то, что было похоже на вздох.
— Ты меня искал, чтобы озвучить эту мысль?
— Я тебя не искал, — огрызнулся Лестрейд. — С какой стати мне искать человека, который относится ко всем, как к личной собственности? Который вышибает мозги людям за одно только то, что они не вовремя увидели его лицо? Который, насколько я помню, подстраивал совещания в управлении полиции в соответствии со своим собственным расписанием, чтобы одного офицера удобно было забрать домой в удобное время и оттрахать в удобной позе?
— А, — тихо сказали из темноты. — Вот в чём дело.
— Да не прикидывайся ты, что понимаешь! — взорвался инспектор, оборачиваясь.
Тонкие полоски света уличного фонаря из-за неплотно закрытых штор обрисовывали фигуру откинувшегося на спинку кресла Майкрофта Холмса, делая его похожим не на живого человека, а неаккуратную гравюру. Лестрейду было физически больно на него смотреть. В отсвете с улицы Майкрофт был невыносимо неправильным — настолько, что даже казался красивым. Ненастоящим. Забытым. Таким, которого один офицер шесть лет, два месяца и почти девять дней назад любил во сне осторожно целовать в плечо.
Такой Майкрофт перестал существовать, когда не вынесший его контроля инспектор в первый раз попытался ему возразить. Лестрейд помнил тот разговор слово в слово, как будто это было вчера.
«…я тебя не держу».
— Ты прав, — спокойно признал Холмс, отвлекая инспектора от воспоминаний. — Говорить тут не о чем.
Майкрофт поднялся с кресла и спокойно подошёл к инспектору.
И на этом нормальный ход вещей прекратился.
Тогда, в воспоминаниях Лестрейда, Холмс так не целовался. Тогда он раскрывал губы языком, мягко, терпеливо, нежно. Сейчас этот новый, страшный Холмс не целовал, а впивался в рот инспектора, жадно, властно, прикусывая до боли, не дразня, а откровенно трахая его в рот языком. И у этого страшного, нового Холмса стояло так, что несколько лет назад Лестрейд подумал бы, что и старший из братьев начал употреблять стимуляторы.
Здесь, сейчас, сегодня — ему вдруг стало всё равно. И можно ради разнообразия было перестать врать себе, что не хотел Майкрофта — как угодно, как ему понравится, как ему заблагорассудится. С этим, новым Майкрофтом это было сродни минету заряженному пистолету с неисправным предохранителем. И плевать, что пистолет может выстрелить.
Инспектор на секунду болезненно ярко представил себя — там, на заброшенной стоянке, вместо того заложника. Испуганным. Стоящим на коленях. Глядящим в пистолетное дуло, но не способным осмыслить, не верящим в то, что это конец, что через секунду тебя не станет, а твоё тело с глупым удивлением на лице будет лежать на бетонном полу.
— Я тебя ненавижу, — задыхаясь, прошептал Лестрейд, прерывая поцелуй и инстинктивно толкаясь пахом вперёд, чтобы почувствовать давление натянувшего ткань брюк члена Холмса.
— Знал бы ты, как я себя иногда ненавижу, — выдохнул Майкрофт, снова притягивая полицейского к себе.
То, что инспектору было больно, когда его кусали за губы, нетерпеливо срывая с него пиджак, не было страшным. Страшным было то, что инспектор помнил, как реагировать на такие прикосновения, как будто прошедшего времени не существовало. Он знал, как прогнуться, чтобы стать податливее под этими так хрупко выглядевшими тонкими пальцами. И какой-то части его, не самой рациональной, но очень настойчивой, было плевать — на политику, на камеры слежения, на пробитый пулей череп безоружного человека, на годы с их месяцами и днями.
Он с запозданием понял, что из глаз катятся слёзы — злые, совершенно неуместные, но абсолютно неконтролируемые. И с таким же запозданием подумал: как хорошо, что он так и не включил свет. Как хорошо, что не видно, как они текут по его лицу, пока слишком хорошо знакомый, по-новому страшный человек стаскивал с него футболку, расстёгивал ремень брюк, тащил в спальню, толкал на постель — лицом вниз, заламывая ему руки, прижимая к скомканному покрывалу…
Руки с тонкими пальцами проникли в него, расширяя, нащупывая чувствительные точки, а потом рывком приподняли его за бёдра, чтобы его уже болезненно стоявший член не касался постели. Кажется, инспектор закричал — от боли, стыда и отвратительного удовольствия одновременно, — когда Майкрофт, коротко выдохнув, уверенно вошёл в него. Лестрейд чувствовал кожей ткань чужих брюк, когда Майкрофт начал двигаться — размеренно, почти выходя до конца, прежде чем войти снова, снова, снова, резче. Холмс трахал полицеского, не раздеваясь, в удобной позе, как дешёвую проститутку, снятную на час, и от осознания этого у Лестрейда темнело в глазах и начинали путаться мысли.
Ему было смертельно стыдно от того, что он каждый раз изгибался, подавался назад, чтобы член Майкрофта вошёл глубже, как будто инспектора и правда сняли за полтинник, но он ничего не мог с собой сделать. И ему было плевать, что потом скажут соседи по поводу его исступлённых стонов, потому что сегодня в первый раз за шесть лет, два месяца и уже девять дней он почувствовал себя живым. Целым. Настоящим — настолько, что казалось, что это в последний раз в жизни. И не имело значения, какую цену надо было за это заплатить.
Кажется, потом, перевернувшись на спину и обхватив бёдра Майкрофта ногами, он кончил всего через несколько толчков Холмса внутри него — от одного лёгкого прикосновения дорогой ткани рубашки к собственной влажной головке. Кончил, забрызгивая костюм Майкрофта спермой, выгибая спину, сжимая свои бёдра в сладком спазме так сильно, что ускоривший рваный ритм Майкрофт замер, коротко и глухо ахнув, наполняя Лестрейда собой.
Где-то здесь, подумал Лестрейд, закрывая глаза и чувствуя, как Майкрофт выскальзывает из него, и заканчивалась его личная Вселенная. В отзвуках ярких вспышек боли, оргазма и скручивавшего всё внутри чувства того, что так больше никогда не будет.
3.
Если верить часам, начинался четвёртый час утра. Майкрофт сидел на краю постели, растрёпанный, хмурый, в наполовину расстёгнутой рубашке. Свет фар проехавшей вдоль улицы машины на секунду выхватил из полумрака его силуэт так, что волосы Холмса показались рыжими, а глаза — жёлтыми, как у совы.
— Ты бросил курить, — констатировал он, прерывая висевшую в комнате последние двадцать минут тишину.
Лежавший на постели Лестрейд медленно открыл глаза.
— Как твой брат.
— Не напоминай.
— Вы… не общаетесь?
— Он считает меня врагом. — Майкрофт задумчиво прикрыл глаза на секунду. — В чём-то это для его же блага. Мальчишке всегда нравились такие игры.
— Майкрофт…
Инспектор осёкся и замолчал, когда Холмс, выдержанный, всегда похожий на машину, даже сексом занимавшийся с какой-то расчётливой грубостью, вдруг на ровном месте начал хохотать. Негромко и как-то… неправильно, в какой-то момент закрыв лицо руками и только что не подвывая. Он не мог остановиться несколько минут — даже тогда, когда всерьёз испугавшийся такой истерики Лестрейд сел на постели и неуклюже встряхнул его за плечи.
— Ты такой один, — выдохнул Холмс, когда снова смог говорить.
— Что ты…
— Ты один из всех никогда не пытался сократить моё имя.
— Из… всех?..
— Из всех, с кем я спал, идиот. Все пробуют сократить, назвать поласковей, когда чего-то просят, и тому подобная чушь… А ты даже не пытался. Никогда.
У Майкрофта были такие страшные, пустые глаза, когда он это говорил, что инспектор даже не подумал обидеться ни на «идиота», ни на момент сравнительного анализа. Лестрейд мог бы сказать, что он и не просил — ничего и никогда, — но Холмс бы явно его не услышал.
— Ты один меня терпел таким, какой я есть, — негромко сказал Майкрофт, уставившись куда-то в стену остановившимся взглядом.
Сказал в прошедшем времени. Прежним, ровным тоном. Тем же, каким прошлой ночью просил «всё убрать» — потому что другим тоном, по-видимому, просто не умел высказывать действительно важные вещи. И, наверное, Лестрейд сходил с ума, но ему явственно послышалось за этой фразой не произнесённое вслух продолжение, про которое уже думал сам инспектор.
«…а теперь и это закончилось».
— Почему ты так решил? — хмуро сказал полицейский, заворачиваясь в плед и садясь рядом. Они, вероятно, дико смотрелись со стороны, но это было последним, что его волновало.
— Что? — моргнул Майкрофт.
— Что теперь я не смогу такое терпеть?
— Ты уже один раз ушёл.
— Помню.
— Ты ненавидишь тотальный контроль.
— Знаю.
— Ты… знаешь мои способы работы.
— А ты всерьёз задался мыслью меня напугать, да?
— Ты работаешь с моим братом, — попробовал последний довод Майкрофт.
— Вот именно.
Тон Холмса от фразы к фразе становился всё ровнее и холоднее, хотя, казалось бы, дальше было некуда.
— Лестрейд, ты самоубийца?
— Я не самоубийца, я Грегори, если ты вдруг забыл.
Майкрофт медленно повернул голову к полицейскому — так в фильмах о дикой природе делали филины. И переспросил:
— «Грегори»?!
Лестрейд кивнул.
— После того, как я тебя выгнал в эту дыру?!
— Я тогда сам ушёл…
— После того, как я завалился к тебе после операции с восемью трупами и отодрал, как шлюху?!
— …и это не дыра, это всего лишь Брикстоун-роуд.
— После того, как я тебя бросил и не появлялся шесть лет…
— …два месяца … — подсказал невольно начавший криво улыбаться инспектор.
— …восемь дней и двадцать один час? — деревянным тоном договорил Майкрофт.
Лестрейд почувствовал, что у него кружится голова. И хочется сказать какую-то глупость. Например: «Я тебя люблю». Или: «Я не могу без тебя». Или…
— Ты тоже считал, чёртов зануда!
В этот раз была очередь инспектора смеяться. Лестрейд хохотал. Лестрейд откровенно ржал — со слезами на глазах, поминутно всхлипывая, и не мог остановиться ещё не меньше минуты. Пока сидевший рядом Майкрофт впервые за всю ночь не положил ладонь ему на затылок, привлекая к себе, и не начал целовать его так, как было нужно, а не так, как будто хотел напугать или сделать больно.
С точки зрения безумно смеявшегося инспектора было чрезвычайно забавно спутать конец личной Вселенной с чем-то куда более простым.
С обнулением счётчика дней, например.
{FIN}
Так что — каюсь в своих грехах.
Ибо.
6 : 2 : 8 : 21
Автор: Док.
Рейтинг и предупреждения: NC-17.
Категория: слэш, angst, написано на кинк-фест.
Персонажи: Майкрофт/Лестрейд.
ВНИМАНИЕ: ЕСЛИ КОНКРЕТНЫЙ СЛЭШ МОЖЕТ НАРУШИТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЯ ОТ ОСНОВНОГО ДЖЕНОВОГО ФИКШНА, КОТОРЫЙ Я УЖЕ НЕ РАЗ ПИСАЛА, И ЕСЛИ ВЫ НЕ МОЖЕТЕ АБСТРАГИРОВАТЬСЯ И ВОСПРИНИМАТЬ ЭТО, КАК «ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ ВСЕЛЕННЫЕ», НЕ ЧИТАЙТЕ!
Дисклаймер: Всё придумал Конан Дойль, подобрали и отряхнули от пыли BBC — а я вижу сложные вызовы и не выдерживаю искушения.
Текст заявки (Kink 6.34): «Майкрофт/Лестрейд. У них были отношения в прошлом, но несколько лет назад они расстались. Однако, по долгу службы, Лестрейд сталкивается с "темной стороной" Майкрофта (трактовка - на авторский вкус, главное, чтоб был evil!Майкрофт) - и понимает, что все еще того любит, пытается с ним воссоединиться. Следует секс, с доминирующим Майкрофтом, можно с элементами садо-мазо. Согласится ли Майкрофт на дальнейшие отношения и каким будет финал в целом - опять-таки выбор автора».
Авторские ремарки: Я как-то уже писала, что при виде заявок, явно сложных к исполнению и требующих психологического обоснуя, во мне просыпается авантюрная гэтиссоподобная тварь. Так что, мягко говоря, у меня тут не просто «встретились-секс-расстались», я тут разбиралась в мотивах. С учётом того, что «порно с сюжетом» я обычно пишу под высокую температуру или клиническое недосыпание, ангста там хватает… но финал такой, какой мне был комфортен, и садо-мазы в кадре фактически нет (церебральную исключаем, она по умолчанию)).
Ну и - да, да, вот так.
Варнинг: психология, секс и истерический смех, одним коктейлем.
1.
В ту ночь Лестрейд думал уже не о задании, а о том, как бы убраться с той заброшенной стоянки живым.
Торговцы оружием, взявшие в заложники какого-то мелкого чиновника, оказались выкошены всего лишь парой направленных взрывов, к которым полиция не имела никакого отношения. Забрызганный чужой кровью заложник, беспомощный, скованный наручниками, стоявший на коленях на бетонном полу, беззвучно шептал какие-то молитвы, когда на стоянку, перешагивая через части трупов, зашли несколько крепких парней в чёрных шлемах и с автоматами в руках.
— Тут всё, шеф, — сказал один из «чёрных шлемов» зашедшему последним высокому типу в безупречном деловом костюме.
От вида этой осанки, походки, поворота головы сердце прятавшегося в нише стены и безумно не вовремя оказавшегося в ненужном месте Лестрейда пропустило удар.
Тип в костюме без выражения осмотрел заляпанные кровью стены и вынес вердикт:
— Неаккуратно сработано.
— М… мистер Холмс? — пискнул белый, как полотно, заложник, пытаясь если не встать с колен, то хотя бы отползти подальше.
— Ты меня знаешь? — вежливо уточнил тип.
— Я… мы… западный склад…
— А, — кивнул тип. — Утечка данных. Помню.
Это было сказано таким страшно невыразительным тоном, что Лестрейд вжался в спасительную стену.
— Мистер Холмс, я не…
Высокий тип в деловом костюме коротко посмотрел на скулившего какие-то оправдания заложника, а потом поднял с земли рядом с одним из убитых торговцев пистолет, спокойно прицелился и спокойно вышиб мозги стоявшему перед ним на коленях и за секунду до выстрела переставшему причитать человеку. Заложник мешком упал на бетонный пол с каким-то глупым, удивлённым выражением на лице — как будто до последнего не верил, что его правда застрелят.
Майкрофт Холмс отдал пистолет кому-то из подчинённых, поправил запонку на манжете и лаконично сказал:
— Уберите тут всё.
И спокойно ушёл, ни на секунду не задержавшись взглядом на мертвеце.
Его голос был так же холоден и спокоен, как раньше. Ровный, машинный тон, который можно было бы принять за усталый. Таким же голосом он заказывал столики в ресторанах. Таким же голосом он назначал и отменял встречи. Таким же голосом он шесть лет, два месяца и восемь дней назад сказал: «Переезжай, если хочешь, я тебя не держу». Лестрейд думал, что забыл, как он звучит.
Лестрейд думал, что перестал на него реагировать за всё это время.
Как же он талантливо себе врал целых шесть лет, два месяца и восемь дней.
Когда к инспектору Лестрейду пришёл молодой Шерлок Холмс и предложил свою помощь, инспектор тупо смотрел на «консультирующего детектива» и как-то пугающе отстранённо думал, каких таблеток наглотаться вечером. Или из какого пистолета застрелиться. Или на каком галстуке повеситься.
Холмс. Опять.
Шерлок Холмс был не похож на того Холмса, которого Лестрейд к тому моменту хорошо знал и слишком чётко помнил. Тот, другой Холмс, был диким наваждением, которое никак не получалось забыть.
Они разошлись за несколько месяцев до появления Шерлока, и Лестрейд первое время мучительно вглядывался в тонкие черты лица, в изящные пальцы молодого человека, пытаясь нащупать сходство с тем, кто так цинично решил не возражать, когда инспектор не выдержал постоянной слежки и заявил, что съезжает.
Шерлок был чем-то на него похож — в нетипичной для нормального человека манере склонять голову, в том, что действовал, как хорошо заточенная, превосходная, холодная машина даже тогда, когда в первые месяцы наступали редкие, но страшные дни «под знаком кокаина». Но этим сходство заканчивалось. Шерлок был хаотичен, в то время, как Майкрофт был средоточием контроля. И те, первые дни с младшим Холмсом поблизости, Лестрейд отчаянно пытался привлечь внимание старшего — устраивая рейды в квартиру Шерлока, где точно были камеры, выслеживая людей, которые работали на Майкрофта со стороны преступности, принципиально хватаясь за дела, которые могли пересечься со сферой интересов Холмса-старшего…
И потребовалось, чтобы прошло очень много времени, прежде чем инспектор понял, что надо рисковать. Действовать в открытую. И первым, что Лестрейд сказал Донован следующим днём, после сдачи отчёта о трупах на заброшенной стоянке, было:
— Запросите данные по Майкрофту Холмсу.
— Холмсу, сэр? — вскинула брови Донован.
— Однофамилец, — автоматически соврал Лестрейд. — Любые данные. Судимости. Занимаемая должность. Перемещение за последние сутки. Что угодно.
— У нас есть зацепка? — просияла сержант.
— Можно и так сказать, — буркнул инспектор, надевая пальто и выходя в дождь.
И, не отдавая себе в этом отчёта, улыбнулся, чувствуя, что подписывает себе приговор.
2.
— Ты меня искал, — прозвучало из мрака пустой квартиры, когда инспектор Лестрейд вернулся с работы тем вечером.
Голос из темноты был сух и холоден. Лестрейд, не включая свет, бросил ключи на стол, молча поставил рядом пакет с покупками и прошёл на кухню. С выключенным светом было легче убедить себя в том, что голос снова ему снился. С выключенным светом у Майкрофта было меньше способов понять, о чём инспектор думал в данный момент.
Не то, чтобы это помогало.
«Ты меня искал». Инспектор поймал себя на том, что ещё никогда никого так не ненавидел — за один только равнодушный тон. Никогда ни на кого ему так жгуче не хотелось заорать, сгрести за лацканы пиджака, хорошенько встряхнуть… убить к чёрту? Нет. Убивать не хотелось. Что угодно, только не убивать.
Разумеется, я тебя искал. И не только сегодня. Я тебя искал лет пять подряд, как проклятый пёс, с того самого момента, когда ко мне в отдел пришёл твой бешеный брат. Я тебя провоцировал, намекал, охотился за членами твоей агентурной сети, пока ты не обрубил все концы. Я нарывался. Но я только сегодня позволил себе нарваться официально, через открытый запрос…
— Ты прошлой ночью убил безоружного человека, — максимально нейтральным тоном проговорил Лестрейд, наощупь включая кофеварку, пытаясь всеми правдами и неправдами не поворачиваться лицом туда, где сидел его ночной гость.
— Людям свойственно время от времени умирать. — Прежний, отстранённый голос.
Господи, подумал Лестрейд, на секунду зажмуриваясь. Как я по нему скучал…
— Не говори так, как будто ты бог, — тихо сказал инспектор.
В темноте квартиры прозвучало что-то, что было похоже на вздох.
— Ты меня искал, чтобы озвучить эту мысль?
— Я тебя не искал, — огрызнулся Лестрейд. — С какой стати мне искать человека, который относится ко всем, как к личной собственности? Который вышибает мозги людям за одно только то, что они не вовремя увидели его лицо? Который, насколько я помню, подстраивал совещания в управлении полиции в соответствии со своим собственным расписанием, чтобы одного офицера удобно было забрать домой в удобное время и оттрахать в удобной позе?
— А, — тихо сказали из темноты. — Вот в чём дело.
— Да не прикидывайся ты, что понимаешь! — взорвался инспектор, оборачиваясь.
Тонкие полоски света уличного фонаря из-за неплотно закрытых штор обрисовывали фигуру откинувшегося на спинку кресла Майкрофта Холмса, делая его похожим не на живого человека, а неаккуратную гравюру. Лестрейду было физически больно на него смотреть. В отсвете с улицы Майкрофт был невыносимо неправильным — настолько, что даже казался красивым. Ненастоящим. Забытым. Таким, которого один офицер шесть лет, два месяца и почти девять дней назад любил во сне осторожно целовать в плечо.
Такой Майкрофт перестал существовать, когда не вынесший его контроля инспектор в первый раз попытался ему возразить. Лестрейд помнил тот разговор слово в слово, как будто это было вчера.
«…я тебя не держу».
— Ты прав, — спокойно признал Холмс, отвлекая инспектора от воспоминаний. — Говорить тут не о чем.
Майкрофт поднялся с кресла и спокойно подошёл к инспектору.
И на этом нормальный ход вещей прекратился.
Тогда, в воспоминаниях Лестрейда, Холмс так не целовался. Тогда он раскрывал губы языком, мягко, терпеливо, нежно. Сейчас этот новый, страшный Холмс не целовал, а впивался в рот инспектора, жадно, властно, прикусывая до боли, не дразня, а откровенно трахая его в рот языком. И у этого страшного, нового Холмса стояло так, что несколько лет назад Лестрейд подумал бы, что и старший из братьев начал употреблять стимуляторы.
Здесь, сейчас, сегодня — ему вдруг стало всё равно. И можно ради разнообразия было перестать врать себе, что не хотел Майкрофта — как угодно, как ему понравится, как ему заблагорассудится. С этим, новым Майкрофтом это было сродни минету заряженному пистолету с неисправным предохранителем. И плевать, что пистолет может выстрелить.
Инспектор на секунду болезненно ярко представил себя — там, на заброшенной стоянке, вместо того заложника. Испуганным. Стоящим на коленях. Глядящим в пистолетное дуло, но не способным осмыслить, не верящим в то, что это конец, что через секунду тебя не станет, а твоё тело с глупым удивлением на лице будет лежать на бетонном полу.
— Я тебя ненавижу, — задыхаясь, прошептал Лестрейд, прерывая поцелуй и инстинктивно толкаясь пахом вперёд, чтобы почувствовать давление натянувшего ткань брюк члена Холмса.
— Знал бы ты, как я себя иногда ненавижу, — выдохнул Майкрофт, снова притягивая полицейского к себе.
То, что инспектору было больно, когда его кусали за губы, нетерпеливо срывая с него пиджак, не было страшным. Страшным было то, что инспектор помнил, как реагировать на такие прикосновения, как будто прошедшего времени не существовало. Он знал, как прогнуться, чтобы стать податливее под этими так хрупко выглядевшими тонкими пальцами. И какой-то части его, не самой рациональной, но очень настойчивой, было плевать — на политику, на камеры слежения, на пробитый пулей череп безоружного человека, на годы с их месяцами и днями.
Он с запозданием понял, что из глаз катятся слёзы — злые, совершенно неуместные, но абсолютно неконтролируемые. И с таким же запозданием подумал: как хорошо, что он так и не включил свет. Как хорошо, что не видно, как они текут по его лицу, пока слишком хорошо знакомый, по-новому страшный человек стаскивал с него футболку, расстёгивал ремень брюк, тащил в спальню, толкал на постель — лицом вниз, заламывая ему руки, прижимая к скомканному покрывалу…
Руки с тонкими пальцами проникли в него, расширяя, нащупывая чувствительные точки, а потом рывком приподняли его за бёдра, чтобы его уже болезненно стоявший член не касался постели. Кажется, инспектор закричал — от боли, стыда и отвратительного удовольствия одновременно, — когда Майкрофт, коротко выдохнув, уверенно вошёл в него. Лестрейд чувствовал кожей ткань чужих брюк, когда Майкрофт начал двигаться — размеренно, почти выходя до конца, прежде чем войти снова, снова, снова, резче. Холмс трахал полицеского, не раздеваясь, в удобной позе, как дешёвую проститутку, снятную на час, и от осознания этого у Лестрейда темнело в глазах и начинали путаться мысли.
Ему было смертельно стыдно от того, что он каждый раз изгибался, подавался назад, чтобы член Майкрофта вошёл глубже, как будто инспектора и правда сняли за полтинник, но он ничего не мог с собой сделать. И ему было плевать, что потом скажут соседи по поводу его исступлённых стонов, потому что сегодня в первый раз за шесть лет, два месяца и уже девять дней он почувствовал себя живым. Целым. Настоящим — настолько, что казалось, что это в последний раз в жизни. И не имело значения, какую цену надо было за это заплатить.
Кажется, потом, перевернувшись на спину и обхватив бёдра Майкрофта ногами, он кончил всего через несколько толчков Холмса внутри него — от одного лёгкого прикосновения дорогой ткани рубашки к собственной влажной головке. Кончил, забрызгивая костюм Майкрофта спермой, выгибая спину, сжимая свои бёдра в сладком спазме так сильно, что ускоривший рваный ритм Майкрофт замер, коротко и глухо ахнув, наполняя Лестрейда собой.
Где-то здесь, подумал Лестрейд, закрывая глаза и чувствуя, как Майкрофт выскальзывает из него, и заканчивалась его личная Вселенная. В отзвуках ярких вспышек боли, оргазма и скручивавшего всё внутри чувства того, что так больше никогда не будет.
3.
Если верить часам, начинался четвёртый час утра. Майкрофт сидел на краю постели, растрёпанный, хмурый, в наполовину расстёгнутой рубашке. Свет фар проехавшей вдоль улицы машины на секунду выхватил из полумрака его силуэт так, что волосы Холмса показались рыжими, а глаза — жёлтыми, как у совы.
— Ты бросил курить, — констатировал он, прерывая висевшую в комнате последние двадцать минут тишину.
Лежавший на постели Лестрейд медленно открыл глаза.
— Как твой брат.
— Не напоминай.
— Вы… не общаетесь?
— Он считает меня врагом. — Майкрофт задумчиво прикрыл глаза на секунду. — В чём-то это для его же блага. Мальчишке всегда нравились такие игры.
— Майкрофт…
Инспектор осёкся и замолчал, когда Холмс, выдержанный, всегда похожий на машину, даже сексом занимавшийся с какой-то расчётливой грубостью, вдруг на ровном месте начал хохотать. Негромко и как-то… неправильно, в какой-то момент закрыв лицо руками и только что не подвывая. Он не мог остановиться несколько минут — даже тогда, когда всерьёз испугавшийся такой истерики Лестрейд сел на постели и неуклюже встряхнул его за плечи.
— Ты такой один, — выдохнул Холмс, когда снова смог говорить.
— Что ты…
— Ты один из всех никогда не пытался сократить моё имя.
— Из… всех?..
— Из всех, с кем я спал, идиот. Все пробуют сократить, назвать поласковей, когда чего-то просят, и тому подобная чушь… А ты даже не пытался. Никогда.
У Майкрофта были такие страшные, пустые глаза, когда он это говорил, что инспектор даже не подумал обидеться ни на «идиота», ни на момент сравнительного анализа. Лестрейд мог бы сказать, что он и не просил — ничего и никогда, — но Холмс бы явно его не услышал.
— Ты один меня терпел таким, какой я есть, — негромко сказал Майкрофт, уставившись куда-то в стену остановившимся взглядом.
Сказал в прошедшем времени. Прежним, ровным тоном. Тем же, каким прошлой ночью просил «всё убрать» — потому что другим тоном, по-видимому, просто не умел высказывать действительно важные вещи. И, наверное, Лестрейд сходил с ума, но ему явственно послышалось за этой фразой не произнесённое вслух продолжение, про которое уже думал сам инспектор.
«…а теперь и это закончилось».
— Почему ты так решил? — хмуро сказал полицейский, заворачиваясь в плед и садясь рядом. Они, вероятно, дико смотрелись со стороны, но это было последним, что его волновало.
— Что? — моргнул Майкрофт.
— Что теперь я не смогу такое терпеть?
— Ты уже один раз ушёл.
— Помню.
— Ты ненавидишь тотальный контроль.
— Знаю.
— Ты… знаешь мои способы работы.
— А ты всерьёз задался мыслью меня напугать, да?
— Ты работаешь с моим братом, — попробовал последний довод Майкрофт.
— Вот именно.
Тон Холмса от фразы к фразе становился всё ровнее и холоднее, хотя, казалось бы, дальше было некуда.
— Лестрейд, ты самоубийца?
— Я не самоубийца, я Грегори, если ты вдруг забыл.
Майкрофт медленно повернул голову к полицейскому — так в фильмах о дикой природе делали филины. И переспросил:
— «Грегори»?!
Лестрейд кивнул.
— После того, как я тебя выгнал в эту дыру?!
— Я тогда сам ушёл…
— После того, как я завалился к тебе после операции с восемью трупами и отодрал, как шлюху?!
— …и это не дыра, это всего лишь Брикстоун-роуд.
— После того, как я тебя бросил и не появлялся шесть лет…
— …два месяца … — подсказал невольно начавший криво улыбаться инспектор.
— …восемь дней и двадцать один час? — деревянным тоном договорил Майкрофт.
Лестрейд почувствовал, что у него кружится голова. И хочется сказать какую-то глупость. Например: «Я тебя люблю». Или: «Я не могу без тебя». Или…
— Ты тоже считал, чёртов зануда!
В этот раз была очередь инспектора смеяться. Лестрейд хохотал. Лестрейд откровенно ржал — со слезами на глазах, поминутно всхлипывая, и не мог остановиться ещё не меньше минуты. Пока сидевший рядом Майкрофт впервые за всю ночь не положил ладонь ему на затылок, привлекая к себе, и не начал целовать его так, как было нужно, а не так, как будто хотел напугать или сделать больно.
С точки зрения безумно смеявшегося инспектора было чрезвычайно забавно спутать конец личной Вселенной с чем-то куда более простым.
С обнулением счётчика дней, например.
{FIN}
@музыка: Leandra ~ Noisy Awareness
@настроение: odd
@темы: sherlock bbc, Mycroft sees you, yes, sir, barking MAD, BBC: British Breathtaking Candies, fanfiction
-
-
17.02.2011 в 15:15Майкрофт Холмс отдал пистолет кому-то из подчинённых, поправил запонку на манжете и лаконично сказал:
— Уберите тут всё.
*неконтролируемый свун*
-
-
17.02.2011 в 15:18Мне тогда было плохо, и я безумно хотела по-японски щасливого конца (ну, то есть, не совсем японского, чтоб все передохли, но достаточно японского, чтоб все СТРАДАЛИ, но в итоге накрыло общим благоденствием)). Злобный Майкрофт по сути - это тварь, про которую я написала своё первый ориджинал макси, собравший ВСЕ фэнтезийные штампы, но дико перевший как в процессе, так и после дописания)) А тут такая оказия - я не могла пройти мимо))))
-
-
17.02.2011 в 15:24-
-
17.02.2011 в 15:32а Майкрофт, несмотря на всю "злобность" не выглядит злодеем, потому что ну... эмоциональная часть не задействована. Не радуется он, не ненавидит (я имею в виду работу, не личную жизнь) То есть он не злодей, но жуткий абсолютно, потому что " Палачи выполняли тяжелую, неблагодарную работу, им было скучно... И мне было страшно". (с)
-
-
17.02.2011 в 15:35И, блин, сегодня у меня день ностальгии. Ищу теперь на компе то макси, которое в начале двухтыщщных дописывала, чтобы дать пруф-цитату. Персонаж моей жизни, чёрт возьми, уже сколько лет подряд. Просто сейчас новое воплощение...)))
-
-
17.02.2011 в 15:40*ждет цитату*
-
-
17.02.2011 в 15:46преклоняюсь
-
-
17.02.2011 в 16:05-
-
17.02.2011 в 16:12-
-
17.02.2011 в 16:27Антея там правильно угадывается, с поправкой на средневековость))
-
-
17.02.2011 в 17:39-
-
17.02.2011 в 17:43это было потрясающее исполнение! щас сбегала посмотрела, что на фесте не комментила, каюсь! видимо от восторга не было слов.
Ты тоже считал, чёртов зануда!
тут мое сердце разорвалось на тысячи влюбленных в Майстрад осколков
Dr.Dunkelgrau
-
-
17.02.2011 в 17:48подумала, что писала сама семь лет назад и содрогнулась-
-
17.02.2011 в 17:56VaiLLeT авв))) ну, кроме шуток, меня этот пейринг немного утомил, но - Майкрофт привлекателен, инспектор чертовски привлекателен, а когда оно вместе, оно двойной удар))))
Red_TABUretka и няшка-Дельгадо кагбэ намекает, что не всё для меня потеряно)))
Я проверила: я это дописала в конце 2003 года, ыыыы))))
-
-
17.02.2011 в 18:01По стилю.
Я все ходила и перечитывала, вот.
-
-
18.02.2011 в 14:36-
-
18.02.2011 в 18:04…восемь дней и двадцать один час? — деревянным тоном договорил Майкрофт. упала и умерла
И еще хочется спросить: а выкладка вот этого, чудно-созвучного нынешним героям, макси семилетней давности?
-
-
18.02.2011 в 18:07-
-
18.02.2011 в 18:11Спасибо...)))
-
-
18.02.2011 в 18:18И раз уж я взялась спрашивать: а тюльпанно-травянистая история еще будет?
-
-
18.02.2011 в 18:25-
-
21.10.2011 в 19:02