адекват дьявола
ЧИСТИЛИЩЕ (часть 3 из 3)
Автор: Док.
Бета: Не-я.
Фэндом: комиксы/экранизации Marvel.
Персонажи: Коулсон/Бартон, Романова, Фьюри, немного Роджерса, немного Старка.
Категория: юмор, ангст, романтика, приключения, мозговынос, реально внезапный финал.
Рейтинг и предупреждения: в целом по тексту – PG-13.
Дисклаймер: Я НЕ ВИНОВАТА. Читайте на свой страх и риск.
Текст заявки: 1.11 События желательно до Мстителей. Акцент на том, как же эти двое суровых мужчин дошли до жизни такой, сиречь до взаимной любви, со всеми прелестями развития отношений. Совсем замечательно, если Коулсон будет инициатором.
Авторские ремарки: см. «Дисклаймер».)) Читатели на фесте брешут, что сначала рыдали от смеха, а потом улыбались сквозь слёзы; думаю, это что-то, да значит. Кстати, без ложной скромности: смех смехом, рыдания рыданиями, но в этом тексте есть олень, которым я горжусь, цитата из Булгакова и лучшая сцена секса в моей практике))) Это не считая того, что фраза про массовые разрушения и сладенькое уже стала мемом))))
:: ЧАСТЬ 1 :: ЧАСТЬ 2 ::
Стоило признать, что спящий Клинт Бартон был тем зрелищем, за которое не жалко было отдать любые деньги...Стоило признать, что спящий Клинт Бартон был тем зрелищем, за которое не жалко было отдать любые деньги. Клинт спал на животе, хмурясь в подушку, свесив одну руку с кровати, так, что у неё были все шансы затечь до полной потери чувствительности. Он спал так крепко, что не услышал, как зашёл в квартиру Коулсон.
Фил не стал включать свет в комнате. Принял душ, вымывая из волос песок и копоть. Сменил повязку на запястье, переоделся, заварил себе кофе — было шесть утра, так что кофе был в тему, — и сел на кровать, рядом. В какой-то момент у него возникла мысль наклониться, поцеловать спящего — в шрам на лопатке, во взъерошенный затылок, в рубец от сведённой татуировки ближе к шее, — но ему не хотелось будить Клинта.
Бартон проснулся сам, через полчаса, когда Коулсон пил третью чашку кофе и просматривал последние сводки с коммуникатора. Лучник резко распахнул глаза, рывком переворачиваясь на спину и пытаясь сесть.
— Кошмар? — тихо уточнил Фил.
— Я руку не чувствую, ты опять не спишь, сколько времени, — без вопросительной интонации и перерывов на вдохи выдал Клинт. А потом, моргнув и сфокусировав взгляд, отозвался: — Кошмар. Опять с тобой в главной роли. Скоро «Оскар» можно будет вручать.
— Что в этот раз? — хмыкнул Коулсон, устало потирая переносицу. — Жгли? Расчленяли? Вешали за пиратство и колесовали за ересь?
— Ты слишком много со мной общаешься, — проворчал Клинт, свешивая ноги с кровати и массируя руку. — Теперь я понимаю, почему мой юмор никто не любит… Нет. Сегодня в моём кинозале был марафон мистических триллеров. Жаль, некому продать мой абонемент.
Коулсон отключил коммуникатор и задумчиво посмотрел в спину Бартону. Клинт передёрнул плечами и тихо продолжил:
— Ты просто стоял в пустой белой комнате. Не откликался, когда я звал. А когда я подошёл и дотронулся до тебя, ты начал рассыпаться. Знаешь, вот как будто ты уже давно прогорел изнутри, как будто оставался только тонкий слой оболочки. Ты всё рассыпался — такими красивыми хлопьями пепла, с белёсыми, с ржавым отливом, с искрами, они, по идее, должны были обжигать, — а я стоял, как дурак, и не знал, что мне делать. Только думал: если бы я к тебе не прикоснулся, ты бы ещё оставался, а теперь тебя… просто нет…
Клинт мелко дрожал, как дрожат от нервного напряжения или слишком сильного выброса адреналина. Коулсон отставил чашку с кофе, придвинулся ближе, обнимая за плечи, привлекая к себе.
— Вот уж от чего я точно не рассыплюсь, — шепнул Фил в макушку стучавшему зубами Бартону, — так это от тактильного контакта с тобой. Давай, спи дальше, у тебя сегодня снова ночное дежурство…
— В таком случае, сэр, я настаиваю на постельном режиме и для вас, — слабо отшутился Клинт. — Серьёзно, Фил; сколько времени? Часов пять? Шесть?
— Половина седьмого.
— И ты напился кофе, опять. И кто после этого кому должен советовать выспаться?..
Клинт ещё что-то ворчал про трудности псевдосемейной жизни с Терминатором на кофейных батарейках, но Коулсон уже чувствовал, как тот успокаивается. Ему самому часто снилось, что что-то случалось с Бартоном. Обрывались страховки, не выдерживали бронежилеты, рикошетили пули. Недавно Коулсону снилось, что Клинт просто перестал его узнавать. Это было даже страшнее, чем смерть: смотреть в холодные голубые глаза лучника и не видеть там ничего. Ни единой эмоции, ни тени узнавания. Только бесконечный, ничего не чувствовавший лёд…
Коулсон закрыл глаза, не особенно пытаясь уснуть, просто давая телу отдых. Он предпочитал не запоминать кошмары. Ему хватало того, что он видел на работе.
Это было за три недели до того, как кошмары стали реальностью.
Наверное, хуже всего было то, что Клинту потом пришлось общаться со Стивом Роджерсом. С капитаном Роджерсом. С Капитаном — с большой буквы — Америкой, чёрт бы его подрал.
Бартону было бы, наверное, немного легче, если бы Кэп оказался совсем оторванным от реальности, неприятным типом. Так нет же, он правда был тем идеальным солдатом с железобетонными понятиями о чести и справедливости, который так вдохновлял Коулсона. Интересно, думал Клинт, облокотившись о стол в кофейне и снизу вверх глядя на говорившего ему что-то Роджерса, каково это — думать о книжном, выдуманном идеале всю юность, и потом вдруг взять и встретить его, настоящего, живьём? Как Фил это выдержал?.. Достойно, конечно, как же ещё. Сохранив лицо. И наверняка даже не было заметно его полуобморочное состояние. При мысли об этом у Бартона почти получилось улыбнуться…
Где-то на середине мысли Клинта выдернуло из раздумий что-то, упомянутое капитаном.
— Прости, задумался, — сморгнув оцепенение, пробормотал Бартон. — Что ты только что сказал?..
— Что Коулсону бы понравилось, — терпеливо повторил Роджерс. У него явно не было проблем с тем, чтобы что-то терпеливо повторять. У него вообще был вид человека, который будет переводить бабушек через дорогу вне зависимости от количества бабушек. Да, желчно подумал Клинт, Коулсону бы понравилось. — Я, конечно, не очень хорошо его знал, но…
Зато я знал лучше, чем надо, подумал Клинт. Его мысли в последнее время постоянно возвращались к их квартире — к квартире Коулсона в Бостоне. Тот район остался нетронут вторжением читаури, но Клинт так и не смог набраться решимости вернуться туда. У него внутри было странное ощущение — как будто ему не предъявляли отчёт о вскрытии, анализы ДНК, подтверждавшие личность, свидетельские показания. Как будто Коулсон был жив — просто переехал куда-то слишком далеко, чтобы можно было дозвониться. Действительно больно ему становилось только от очень личных вещей — когда натыкался на какую-то забавную, только им двоим понятную мелочь и ловил себя на желании рассказать об этом Филу, например…
— Роджерс, — с удивившим его самого спокойствием спросил Клинт, — а ты веришь в жизнь после смерти?
Судя по тому, как осёкся капитан, он всё это время говорил на какую-то совершенно не соотносившуюся с вопросом Клинта тему. Бартона не смущало то, что он, скорее всего, самым беспардонным образом только что перебил собеседника.
— Я верю в Бога, — мягко сказал Роджерс. — Жизнь после смерти идёт… комплектом.
— Это хорошо, — задумчиво протянул Клинт, вставая из-за стола. — Значит, насчёт переезда я не так уж и не прав…
— Бартон, — окликнул его капитан, — ты в порядке?
— В полном, — не оборачиваясь, отозвался Клинт. — Просто… есть пара незаконченных дел.
Если бы несколько дней назад, в момент штурма Нью-Йорка, ему уже успели сказать, что произошло на борту летающей крепости, Бартон бы вряд ли выполнил приказ взять Локи живым. И уж тем более вряд ли сам бы вернулся с боевого задания. Подумать только, а ведь он ещё удивлялся, почему так рвётся в бой Романова…
Странное дело, но одним из самых светлых моментов для него стала феерическая пьянка с Тони Старком. То, с какой самоотдачей Старк напивался, было достойно восхищения. Сам Клинт до такой стадии вряд ли дошёл бы самостоятельно, но, насколько он помнил, на какой-то стадии их взаимодействия Старк рыдал ему в плечо и просил познакомить с альтисткой. Альтисткой была двоюродная сестра Коулсона — милейшая дама лет тридцати пяти и, наверное, лучшее на свете прикрытие для его образа жизни. Клинт до сих пор не был уверен, сказал ли кто-нибудь ей о том, что произошло. При мысли о том, чтобы рассказать ей всё самому, Клинту делалось в самом буквальном смысле физически плохо.
Из всего, что он мог сделать для Коулсона, он не сделал главного: не был рядом, когда был нужен. И Наташа могла сколько угодно рассказывать о том, что Фила в арсенал направил Фьюри, что он полез на божество в одиночку потому, что у него элементарно отказал инстинкт самосохранения, что Клинт был в этом не виноват. Бартон знал факт: когда под сердце Коулсону вонзался скипетр Локи, Клинт всё ещё стрелял по своим и ни о чём не думал.
Он сперва хотел попросить директора дать ему увидеть тело. А потом подумал о том, что, один раз увидев его, навсегда сохранит в памяти именно эту, финальную версию Коулсона.
Ему не хотелось помнить Фила мёртвым
Он почему-то подумал о том, что так и не спросил у Капитана Америки, о чём он говорил, когда прозвучала эта фраза: «Коулсону бы понравилось». Это не имело никакого значения. Клинт не стал заходить на базу, взял билет на поезд до Бостона и вдруг поймал себя на совершенно непрошенной мысли.
Хоть бы поезд сошёл с рельс, удивительно спокойно подумал он, глядя куда-то сквозь стоявший над платформой вечерний туман.
Тогда и встретимся пораньше.
Поезд на Бостон не сошёл с рельс и прибыл на вокзал без опоздания.
В тот визит Бартон долго стоял у окна квартиры, не зажигая свет. Вяло раздумывал, стоило ли пытаться прыгнуть вниз, или всё-таки попытаться застрелиться. Цеплялся за мысль о том, что самоубийцы, по идее, считались смертными грешниками, с гарантированной пропиской в аду, а Фила в аду он представить не мог. Вспоминал то дурацкое дело с физиками-сатанистами. Силился понять, почему даже такому воспоминанию не получалось улыбнуться.
Ему было холодно. Как будто чёртова Снежная Королева заменила сердце на какой-то суррогат. Он ушёл из квартиры, так ничего и не забрав — и так и не сделав шаг из окна, вниз. Его удержал не рассудок, а мысль о том, как глупо было бы умирать, зная, что кое-кого, способного переть на бога с непроверенной пушкой, это могло расстроить.
Он так потом и не смог себе объяснить, зачем стал возвращаться в эту квартиру. Он там не жил — он спал или на базе, или в башне Старка, или за столиком в кофейне, но не там. Клинт исправно платил по приходившим счетам — за электричество, за воду, за отопление. Иногда он оставался на ночь, когда засыпать казалось невыносимым. Кошмары начали сниться ему не сразу, а месяца через два — рвущие, выворачивавшие душу кошмары с разными деталями сюжета, но одним и тем же лейтмотивом. Клинт приходил домой, в кабинет начальства, на базу, в рекреацию — и видел Коулсона. И каждый раз забывал, что ему это снилось. Каждый раз радовался. Секунд десять, пока не понимал, что что-то не так. Коулсон сидел за столом, в кресле, на полу, в зависимости от сюжета сна, и не двигался. Просто сидел, глядя в одну точку. Холодный, тихий, спокойный. Клинт понимал, что агент мёртв, только когда подходил совсем близко — на Коулсоне в этих снах никогда не было ни ран, ни крови. От этого, от того, что Клинт не видел никаких повреждений, было ещё страшнее, потому что Бартону в этих кошмарах всегда было известно: сломалось что-то внутри. Что-то, чего он не мог видеть, предугадать, предотвратить, исправить.
Он не знал, почему во снах ощущение необратимости потери каждый раз было таким до крика ужасным.
Через три месяца Клинту в какой-то момент показалось, что он увидел краем глаза в зеркале в прихожей промельк лица Фила. Это было иррационально, но он прочесал всю квартиру в так до конца и не желавшей умирать надежде. И только потом, остановившись перед зеркалом, понял, что отражение было его собственное. Клинт за это время похудел так, что черты лица заострились. Глядя в зеркало, он с каким-то странным тянущим чувством в груди понял, что видит в собственных глазах выражение, которое часто замечал у Фила — как будто где-то внутри него самого шевельнулся отзвук той спокойной внутренней силы, которую Клинт так любил в Коулсоне. Он почему-то вспомнил все резко обрывавшиеся разговоры о прошлом Фила, и пробормотал — вслух, так, что голос надтреснуто прозвучал в тишине квартиры:
— Кого же ты успел потерять, если у тебя всё время был такой взгляд?
Той ночью ему приснился самый жуткий из всех кошмаров.
Ему приснилось, что Коулсона вообще не было. Никогда. Только его собственное отражение. Клинт выл во сне так, как будто его рвали на части. Слава Богу, в казармах «ЩИТа» были толстые стены с хорошей звукоизоляцией.
Через полгода Клинт понял.
Он до этого не отдавал себе отчёта в том, насколько многому научился у Коулсона. Он чувствовал себя, как чёртов оленёнок Бэмби, у которого наконец прорезались рога и появились извилины в мозгах. Он вспомнил про эту сказку, когда в первый раз зашёл на базу в деловом костюме. Оленёнок как-то раз наткнулся в лесу на казавшегося призраком и внушавшего трепет взрослого оленя — и продолжал испытывать трепет всю жизнь, пока олень не умер, и до тупоголового Бэмби не дошёл простой факт: он вырос в точно такого же оленя, как тот, что вёл его за собой. И теперь занял освободившееся место. Не он первый, не он последний. Забавно.
С этим можно было продолжать какое-то время жить. А потом… потом тоже можно… уехать куда-нибудь так, чтобы никто не мог дозвониться — ему нравилась формулировка. Интересно, думал Клинт, проходя к служебному лифту и не замечая оторопелых взглядов коллег, Коулсон тогда тоже шёл на заведомый риск, чтобы…
Нет. Ему не хотелось об этом думать.
Наверное, в тот день он в первый раз видел Марию Хилл такой бледной. Он видел, как она пристально разглядывает его пиджак, чтобы отмести сомнения: нет, это не из гардероба агента Коулсона, нет, просто строгий офисный костюм, подогнанный по фигуре, ничего необычного. Она посмотрела на Бартона так, будто увидела привидение, и сказала что-то вроде «ознакомьтесь с поправками к регламенту операции, сэр».
«Сэр». Добро пожаловать в мир взрослых оленей, рогатая дубина по кличке Бэмби.
Он знал, что почти каждый на его пути замедлял шаг и провожал его взглядом, но ему, в общем-то, было всё равно. Уже полгода, как всё равно. Смотри, Фил, как я умею, подумал Клинт, шагая сквозь этажи базы к стрельбищу. Я справлюсь. Я научусь. Когда-нибудь. Ты же как-то научился.
Только тогда, через полгода, закрыв за собой дверь в отсек и посмотрев на мишень в дальнем конце стрельбищ, он очень ярко вспомнил, как резко, на чистых инстинктах разворачивался и выцеливал его Коулсон, когда Бартон заходил сюда. И только тогда, через полгода, он смог наконец заплакать.
В ту ночь он снова остался в пустой квартире без хозяина. Он даже смог заснуть — в кресле, разумеется, он так и не мог заставить себя спать на кровати в спальне. Ему приснился уже забытый кошмар; Клинт встретил его, как старого приятеля. Пустая, белая комната. Тихий, не откликающийся Коулсон. Неосторожное прикосновение — и вихрь белёсо-кровавых, перемешанных с искрами хлопьев пепла. Клинт во сне закрыл глаза, подставляя им лицо, с пугающим спокойствием понимая, что это прикосновение — последнее, прощальное, что он должен его запомнить, чтобы никогда не забывать…
Клинт в реальности открыл глаза и, не думая, выхватил из кобуры служебный пистолет.
Почему-то большинство людей, находясь под прицелом, фиксирует взгляд не на глазах противника, а на дырочке дула оружия. Так, будто могут остановить пулю, если будут удерживать её взглядом. Профессионалы смотрят только в глаза — потому что по ним можно предугадать реакцию. Сидевший в кресле напротив Клинта человек был профессионалом. Бартон моргнул, наклоняя голову набок. Человек практически синхронно повторил движение.
— Я наконец умер? — без выражения спросил Клинт, не опуская пистолета.
Человек в кресле медленно закрыл глаза. Интересно, рассеянно подумал Клинт, рассыплется ли он, если я к нему прикоснусь — или рассыплюсь я?..
Сидевший перед ним в кресле агент Коулсон открыл глаза. Он ничего не говорил, просто смотрел, вполне сфокусированным, цепким взглядом, чётко останавливаясь на деталях. На узле галстука Клинта. На запонках. На пятнышке от кофе на манжете рубашки. На пластыре на тыльной стороне ладони левой руки — память о неудачных стрельбах в прошлый четверг…
— Скажи что-нибудь, — глухо сказал Клинт, опуская оружие.
Коулсон как-то неестественно резко дёрнул головой, словно обозначая отрицание, молча, не проронив ни звука. Тусклый отсвет уличного фонаря на секунду мелькнул бликом в его глазах, и Клинт вдруг понял. Тот Фил Коулсон, которого он знал, очень не любил демонстрировать собственную слабость, практически на уровне физического отторжения. Этот Фил Коулсон, который молча сидел в его — их — опустевшей квартире, просто не мог заговорить. Потому что его бы выдал голос. Потому что он бы точно заплакал при попытке произнести первое же слово. Потому что так он бы показал собственное слабое место…
Клинт поставил пистолет на предохранитель и убрал в кобуру. Встал со своего кресла, сделал шаг вперёд, к креслу напротив, до последнего ожидая прозреть и увидеть там пустоту. И медленно опустился на пол, рядом, закрыв глаза и уткнувшись лбом в колено так и не заговорившего Коулсона.
— Если я умер, — тихо сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, — то, согласись, мы отгрохали себе неплохое чистилище.
— Если бы ты умер, — едва слышно прозвучало в ответ, — я бы не поленился застрелиться, чтобы сделать тебе выговор в строгой форме.
— Мог бы предупредить.
— Ты же знаешь, что не мог. — Клинт зажмурился, смаргивая слёзы, когда Коулсон осторожно, будто проверяя его реакцию, взъерошил волосы на его затылке. — Я приехал, как только это стало физически возможно. Официально я ещё мёртв. Знают только в Асгарде. Долгая история, потом расскажу, если захочешь…
— Знаешь, Фил, — задумчиво сказал Бартон, поднимая голову, — давай, я порадуюсь как следует потом, ладно? А то я боюсь, что, если я обрадуюсь сейчас, ты снова исчезнешь. Или меня разорвёт на много маленьких растерянных Клинтов, и ты будешь ругать меня за то, что я радуюсь громко и хором.
Тот звук, который издал Коулсон, можно было бы назвать смехом — при учёте того, что человек просто отвык смеяться настолько, что почти разучился. Клинт молча слушал и искренне надеялся, что у агента сейчас не отвалится голова, как в одном из кошмаров, и не придётся снова просыпаться.
— Так, — отсмеявшись, серьёзно сказал Коулсон. — Вставай. Если ты ещё не выкинул мою кофеварку…
— Нашу, — автоматически поправил Бартон. И понял, как невыносимо скучал по возможности вот так поправлять собеседника.
— …и не разучился делать латте — сделай милость, организуй две чашечки.
— И?..
— Я не знаю. Может, просто попьём кофе и помолчим. И ты объяснишь, почему ты в деловом костюме.
— Сказал человек в… кстати, что это? Кольчуга? Латы? Костюм средневекового стриптизёра? Униформа верховного бога воинствующей бюрократии?
— О, Бартон. Ты ещё меч не видел.
— Это эвфемизм, сэр?..
— Господи, идиот несчастный, как же я тебя люблю.
— Когда ты говоришь это вот так, без выражения, я начинаю понимать, что тебя тоже в любой момент может порвать на выводок маленьких растерянных Коулсонов. Я прав?
— О, да.
— Признай, у нас выйдет неплохой хор. И давай уже, хотя бы сделай вид, что у нас всё нормально и в порядке вещей, пока я делаю нам кофе и молча пожираю тебя пришибленным и влюблённым взглядом…
— У нас всё ненормально, — тихо проговорил Коулсон, останавливая уже развернувшегося было в сторону кухни Клинта за локоть и внимательно глядя на исправно выполнявшего обещание насчёт пришибленного взгляда лучника. — У нас иначе просто не бывает.
Клинт на секунду опустил глаза, на пробу постучал пальцем по асгардской броне на груди Коулсона, так, что зазвенело, и честно сказал:
— А нам иначе и не надо.
[FIN]
Автор: Док.
Бета: Не-я.
Фэндом: комиксы/экранизации Marvel.
Персонажи: Коулсон/Бартон, Романова, Фьюри, немного Роджерса, немного Старка.
Категория: юмор, ангст, романтика, приключения, мозговынос, реально внезапный финал.
Рейтинг и предупреждения: в целом по тексту – PG-13.
Дисклаймер: Я НЕ ВИНОВАТА. Читайте на свой страх и риск.
Текст заявки: 1.11 События желательно до Мстителей. Акцент на том, как же эти двое суровых мужчин дошли до жизни такой, сиречь до взаимной любви, со всеми прелестями развития отношений. Совсем замечательно, если Коулсон будет инициатором.
Авторские ремарки: см. «Дисклаймер».)) Читатели на фесте брешут, что сначала рыдали от смеха, а потом улыбались сквозь слёзы; думаю, это что-то, да значит. Кстати, без ложной скромности: смех смехом, рыдания рыданиями, но в этом тексте есть олень, которым я горжусь, цитата из Булгакова и лучшая сцена секса в моей практике))) Это не считая того, что фраза про массовые разрушения и сладенькое уже стала мемом))))
:: ЧАСТЬ 1 :: ЧАСТЬ 2 ::
Стоило признать, что спящий Клинт Бартон был тем зрелищем, за которое не жалко было отдать любые деньги...Стоило признать, что спящий Клинт Бартон был тем зрелищем, за которое не жалко было отдать любые деньги. Клинт спал на животе, хмурясь в подушку, свесив одну руку с кровати, так, что у неё были все шансы затечь до полной потери чувствительности. Он спал так крепко, что не услышал, как зашёл в квартиру Коулсон.
Фил не стал включать свет в комнате. Принял душ, вымывая из волос песок и копоть. Сменил повязку на запястье, переоделся, заварил себе кофе — было шесть утра, так что кофе был в тему, — и сел на кровать, рядом. В какой-то момент у него возникла мысль наклониться, поцеловать спящего — в шрам на лопатке, во взъерошенный затылок, в рубец от сведённой татуировки ближе к шее, — но ему не хотелось будить Клинта.
Бартон проснулся сам, через полчаса, когда Коулсон пил третью чашку кофе и просматривал последние сводки с коммуникатора. Лучник резко распахнул глаза, рывком переворачиваясь на спину и пытаясь сесть.
— Кошмар? — тихо уточнил Фил.
— Я руку не чувствую, ты опять не спишь, сколько времени, — без вопросительной интонации и перерывов на вдохи выдал Клинт. А потом, моргнув и сфокусировав взгляд, отозвался: — Кошмар. Опять с тобой в главной роли. Скоро «Оскар» можно будет вручать.
— Что в этот раз? — хмыкнул Коулсон, устало потирая переносицу. — Жгли? Расчленяли? Вешали за пиратство и колесовали за ересь?
— Ты слишком много со мной общаешься, — проворчал Клинт, свешивая ноги с кровати и массируя руку. — Теперь я понимаю, почему мой юмор никто не любит… Нет. Сегодня в моём кинозале был марафон мистических триллеров. Жаль, некому продать мой абонемент.
Коулсон отключил коммуникатор и задумчиво посмотрел в спину Бартону. Клинт передёрнул плечами и тихо продолжил:
— Ты просто стоял в пустой белой комнате. Не откликался, когда я звал. А когда я подошёл и дотронулся до тебя, ты начал рассыпаться. Знаешь, вот как будто ты уже давно прогорел изнутри, как будто оставался только тонкий слой оболочки. Ты всё рассыпался — такими красивыми хлопьями пепла, с белёсыми, с ржавым отливом, с искрами, они, по идее, должны были обжигать, — а я стоял, как дурак, и не знал, что мне делать. Только думал: если бы я к тебе не прикоснулся, ты бы ещё оставался, а теперь тебя… просто нет…
Клинт мелко дрожал, как дрожат от нервного напряжения или слишком сильного выброса адреналина. Коулсон отставил чашку с кофе, придвинулся ближе, обнимая за плечи, привлекая к себе.
— Вот уж от чего я точно не рассыплюсь, — шепнул Фил в макушку стучавшему зубами Бартону, — так это от тактильного контакта с тобой. Давай, спи дальше, у тебя сегодня снова ночное дежурство…
— В таком случае, сэр, я настаиваю на постельном режиме и для вас, — слабо отшутился Клинт. — Серьёзно, Фил; сколько времени? Часов пять? Шесть?
— Половина седьмого.
— И ты напился кофе, опять. И кто после этого кому должен советовать выспаться?..
Клинт ещё что-то ворчал про трудности псевдосемейной жизни с Терминатором на кофейных батарейках, но Коулсон уже чувствовал, как тот успокаивается. Ему самому часто снилось, что что-то случалось с Бартоном. Обрывались страховки, не выдерживали бронежилеты, рикошетили пули. Недавно Коулсону снилось, что Клинт просто перестал его узнавать. Это было даже страшнее, чем смерть: смотреть в холодные голубые глаза лучника и не видеть там ничего. Ни единой эмоции, ни тени узнавания. Только бесконечный, ничего не чувствовавший лёд…
Коулсон закрыл глаза, не особенно пытаясь уснуть, просто давая телу отдых. Он предпочитал не запоминать кошмары. Ему хватало того, что он видел на работе.
Это было за три недели до того, как кошмары стали реальностью.
Наверное, хуже всего было то, что Клинту потом пришлось общаться со Стивом Роджерсом. С капитаном Роджерсом. С Капитаном — с большой буквы — Америкой, чёрт бы его подрал.
Бартону было бы, наверное, немного легче, если бы Кэп оказался совсем оторванным от реальности, неприятным типом. Так нет же, он правда был тем идеальным солдатом с железобетонными понятиями о чести и справедливости, который так вдохновлял Коулсона. Интересно, думал Клинт, облокотившись о стол в кофейне и снизу вверх глядя на говорившего ему что-то Роджерса, каково это — думать о книжном, выдуманном идеале всю юность, и потом вдруг взять и встретить его, настоящего, живьём? Как Фил это выдержал?.. Достойно, конечно, как же ещё. Сохранив лицо. И наверняка даже не было заметно его полуобморочное состояние. При мысли об этом у Бартона почти получилось улыбнуться…
Где-то на середине мысли Клинта выдернуло из раздумий что-то, упомянутое капитаном.
— Прости, задумался, — сморгнув оцепенение, пробормотал Бартон. — Что ты только что сказал?..
— Что Коулсону бы понравилось, — терпеливо повторил Роджерс. У него явно не было проблем с тем, чтобы что-то терпеливо повторять. У него вообще был вид человека, который будет переводить бабушек через дорогу вне зависимости от количества бабушек. Да, желчно подумал Клинт, Коулсону бы понравилось. — Я, конечно, не очень хорошо его знал, но…
Зато я знал лучше, чем надо, подумал Клинт. Его мысли в последнее время постоянно возвращались к их квартире — к квартире Коулсона в Бостоне. Тот район остался нетронут вторжением читаури, но Клинт так и не смог набраться решимости вернуться туда. У него внутри было странное ощущение — как будто ему не предъявляли отчёт о вскрытии, анализы ДНК, подтверждавшие личность, свидетельские показания. Как будто Коулсон был жив — просто переехал куда-то слишком далеко, чтобы можно было дозвониться. Действительно больно ему становилось только от очень личных вещей — когда натыкался на какую-то забавную, только им двоим понятную мелочь и ловил себя на желании рассказать об этом Филу, например…
— Роджерс, — с удивившим его самого спокойствием спросил Клинт, — а ты веришь в жизнь после смерти?
Судя по тому, как осёкся капитан, он всё это время говорил на какую-то совершенно не соотносившуюся с вопросом Клинта тему. Бартона не смущало то, что он, скорее всего, самым беспардонным образом только что перебил собеседника.
— Я верю в Бога, — мягко сказал Роджерс. — Жизнь после смерти идёт… комплектом.
— Это хорошо, — задумчиво протянул Клинт, вставая из-за стола. — Значит, насчёт переезда я не так уж и не прав…
— Бартон, — окликнул его капитан, — ты в порядке?
— В полном, — не оборачиваясь, отозвался Клинт. — Просто… есть пара незаконченных дел.
Если бы несколько дней назад, в момент штурма Нью-Йорка, ему уже успели сказать, что произошло на борту летающей крепости, Бартон бы вряд ли выполнил приказ взять Локи живым. И уж тем более вряд ли сам бы вернулся с боевого задания. Подумать только, а ведь он ещё удивлялся, почему так рвётся в бой Романова…
Странное дело, но одним из самых светлых моментов для него стала феерическая пьянка с Тони Старком. То, с какой самоотдачей Старк напивался, было достойно восхищения. Сам Клинт до такой стадии вряд ли дошёл бы самостоятельно, но, насколько он помнил, на какой-то стадии их взаимодействия Старк рыдал ему в плечо и просил познакомить с альтисткой. Альтисткой была двоюродная сестра Коулсона — милейшая дама лет тридцати пяти и, наверное, лучшее на свете прикрытие для его образа жизни. Клинт до сих пор не был уверен, сказал ли кто-нибудь ей о том, что произошло. При мысли о том, чтобы рассказать ей всё самому, Клинту делалось в самом буквальном смысле физически плохо.
Из всего, что он мог сделать для Коулсона, он не сделал главного: не был рядом, когда был нужен. И Наташа могла сколько угодно рассказывать о том, что Фила в арсенал направил Фьюри, что он полез на божество в одиночку потому, что у него элементарно отказал инстинкт самосохранения, что Клинт был в этом не виноват. Бартон знал факт: когда под сердце Коулсону вонзался скипетр Локи, Клинт всё ещё стрелял по своим и ни о чём не думал.
Он сперва хотел попросить директора дать ему увидеть тело. А потом подумал о том, что, один раз увидев его, навсегда сохранит в памяти именно эту, финальную версию Коулсона.
Ему не хотелось помнить Фила мёртвым
Он почему-то подумал о том, что так и не спросил у Капитана Америки, о чём он говорил, когда прозвучала эта фраза: «Коулсону бы понравилось». Это не имело никакого значения. Клинт не стал заходить на базу, взял билет на поезд до Бостона и вдруг поймал себя на совершенно непрошенной мысли.
Хоть бы поезд сошёл с рельс, удивительно спокойно подумал он, глядя куда-то сквозь стоявший над платформой вечерний туман.
Тогда и встретимся пораньше.
Поезд на Бостон не сошёл с рельс и прибыл на вокзал без опоздания.
В тот визит Бартон долго стоял у окна квартиры, не зажигая свет. Вяло раздумывал, стоило ли пытаться прыгнуть вниз, или всё-таки попытаться застрелиться. Цеплялся за мысль о том, что самоубийцы, по идее, считались смертными грешниками, с гарантированной пропиской в аду, а Фила в аду он представить не мог. Вспоминал то дурацкое дело с физиками-сатанистами. Силился понять, почему даже такому воспоминанию не получалось улыбнуться.
Ему было холодно. Как будто чёртова Снежная Королева заменила сердце на какой-то суррогат. Он ушёл из квартиры, так ничего и не забрав — и так и не сделав шаг из окна, вниз. Его удержал не рассудок, а мысль о том, как глупо было бы умирать, зная, что кое-кого, способного переть на бога с непроверенной пушкой, это могло расстроить.
Он так потом и не смог себе объяснить, зачем стал возвращаться в эту квартиру. Он там не жил — он спал или на базе, или в башне Старка, или за столиком в кофейне, но не там. Клинт исправно платил по приходившим счетам — за электричество, за воду, за отопление. Иногда он оставался на ночь, когда засыпать казалось невыносимым. Кошмары начали сниться ему не сразу, а месяца через два — рвущие, выворачивавшие душу кошмары с разными деталями сюжета, но одним и тем же лейтмотивом. Клинт приходил домой, в кабинет начальства, на базу, в рекреацию — и видел Коулсона. И каждый раз забывал, что ему это снилось. Каждый раз радовался. Секунд десять, пока не понимал, что что-то не так. Коулсон сидел за столом, в кресле, на полу, в зависимости от сюжета сна, и не двигался. Просто сидел, глядя в одну точку. Холодный, тихий, спокойный. Клинт понимал, что агент мёртв, только когда подходил совсем близко — на Коулсоне в этих снах никогда не было ни ран, ни крови. От этого, от того, что Клинт не видел никаких повреждений, было ещё страшнее, потому что Бартону в этих кошмарах всегда было известно: сломалось что-то внутри. Что-то, чего он не мог видеть, предугадать, предотвратить, исправить.
Он не знал, почему во снах ощущение необратимости потери каждый раз было таким до крика ужасным.
Через три месяца Клинту в какой-то момент показалось, что он увидел краем глаза в зеркале в прихожей промельк лица Фила. Это было иррационально, но он прочесал всю квартиру в так до конца и не желавшей умирать надежде. И только потом, остановившись перед зеркалом, понял, что отражение было его собственное. Клинт за это время похудел так, что черты лица заострились. Глядя в зеркало, он с каким-то странным тянущим чувством в груди понял, что видит в собственных глазах выражение, которое часто замечал у Фила — как будто где-то внутри него самого шевельнулся отзвук той спокойной внутренней силы, которую Клинт так любил в Коулсоне. Он почему-то вспомнил все резко обрывавшиеся разговоры о прошлом Фила, и пробормотал — вслух, так, что голос надтреснуто прозвучал в тишине квартиры:
— Кого же ты успел потерять, если у тебя всё время был такой взгляд?
Той ночью ему приснился самый жуткий из всех кошмаров.
Ему приснилось, что Коулсона вообще не было. Никогда. Только его собственное отражение. Клинт выл во сне так, как будто его рвали на части. Слава Богу, в казармах «ЩИТа» были толстые стены с хорошей звукоизоляцией.
Через полгода Клинт понял.
Он до этого не отдавал себе отчёта в том, насколько многому научился у Коулсона. Он чувствовал себя, как чёртов оленёнок Бэмби, у которого наконец прорезались рога и появились извилины в мозгах. Он вспомнил про эту сказку, когда в первый раз зашёл на базу в деловом костюме. Оленёнок как-то раз наткнулся в лесу на казавшегося призраком и внушавшего трепет взрослого оленя — и продолжал испытывать трепет всю жизнь, пока олень не умер, и до тупоголового Бэмби не дошёл простой факт: он вырос в точно такого же оленя, как тот, что вёл его за собой. И теперь занял освободившееся место. Не он первый, не он последний. Забавно.
С этим можно было продолжать какое-то время жить. А потом… потом тоже можно… уехать куда-нибудь так, чтобы никто не мог дозвониться — ему нравилась формулировка. Интересно, думал Клинт, проходя к служебному лифту и не замечая оторопелых взглядов коллег, Коулсон тогда тоже шёл на заведомый риск, чтобы…
Нет. Ему не хотелось об этом думать.
Наверное, в тот день он в первый раз видел Марию Хилл такой бледной. Он видел, как она пристально разглядывает его пиджак, чтобы отмести сомнения: нет, это не из гардероба агента Коулсона, нет, просто строгий офисный костюм, подогнанный по фигуре, ничего необычного. Она посмотрела на Бартона так, будто увидела привидение, и сказала что-то вроде «ознакомьтесь с поправками к регламенту операции, сэр».
«Сэр». Добро пожаловать в мир взрослых оленей, рогатая дубина по кличке Бэмби.
Он знал, что почти каждый на его пути замедлял шаг и провожал его взглядом, но ему, в общем-то, было всё равно. Уже полгода, как всё равно. Смотри, Фил, как я умею, подумал Клинт, шагая сквозь этажи базы к стрельбищу. Я справлюсь. Я научусь. Когда-нибудь. Ты же как-то научился.
Только тогда, через полгода, закрыв за собой дверь в отсек и посмотрев на мишень в дальнем конце стрельбищ, он очень ярко вспомнил, как резко, на чистых инстинктах разворачивался и выцеливал его Коулсон, когда Бартон заходил сюда. И только тогда, через полгода, он смог наконец заплакать.
В ту ночь он снова остался в пустой квартире без хозяина. Он даже смог заснуть — в кресле, разумеется, он так и не мог заставить себя спать на кровати в спальне. Ему приснился уже забытый кошмар; Клинт встретил его, как старого приятеля. Пустая, белая комната. Тихий, не откликающийся Коулсон. Неосторожное прикосновение — и вихрь белёсо-кровавых, перемешанных с искрами хлопьев пепла. Клинт во сне закрыл глаза, подставляя им лицо, с пугающим спокойствием понимая, что это прикосновение — последнее, прощальное, что он должен его запомнить, чтобы никогда не забывать…
Клинт в реальности открыл глаза и, не думая, выхватил из кобуры служебный пистолет.
Почему-то большинство людей, находясь под прицелом, фиксирует взгляд не на глазах противника, а на дырочке дула оружия. Так, будто могут остановить пулю, если будут удерживать её взглядом. Профессионалы смотрят только в глаза — потому что по ним можно предугадать реакцию. Сидевший в кресле напротив Клинта человек был профессионалом. Бартон моргнул, наклоняя голову набок. Человек практически синхронно повторил движение.
— Я наконец умер? — без выражения спросил Клинт, не опуская пистолета.
Человек в кресле медленно закрыл глаза. Интересно, рассеянно подумал Клинт, рассыплется ли он, если я к нему прикоснусь — или рассыплюсь я?..
Сидевший перед ним в кресле агент Коулсон открыл глаза. Он ничего не говорил, просто смотрел, вполне сфокусированным, цепким взглядом, чётко останавливаясь на деталях. На узле галстука Клинта. На запонках. На пятнышке от кофе на манжете рубашки. На пластыре на тыльной стороне ладони левой руки — память о неудачных стрельбах в прошлый четверг…
— Скажи что-нибудь, — глухо сказал Клинт, опуская оружие.
Коулсон как-то неестественно резко дёрнул головой, словно обозначая отрицание, молча, не проронив ни звука. Тусклый отсвет уличного фонаря на секунду мелькнул бликом в его глазах, и Клинт вдруг понял. Тот Фил Коулсон, которого он знал, очень не любил демонстрировать собственную слабость, практически на уровне физического отторжения. Этот Фил Коулсон, который молча сидел в его — их — опустевшей квартире, просто не мог заговорить. Потому что его бы выдал голос. Потому что он бы точно заплакал при попытке произнести первое же слово. Потому что так он бы показал собственное слабое место…
Клинт поставил пистолет на предохранитель и убрал в кобуру. Встал со своего кресла, сделал шаг вперёд, к креслу напротив, до последнего ожидая прозреть и увидеть там пустоту. И медленно опустился на пол, рядом, закрыв глаза и уткнувшись лбом в колено так и не заговорившего Коулсона.
— Если я умер, — тихо сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, — то, согласись, мы отгрохали себе неплохое чистилище.
— Если бы ты умер, — едва слышно прозвучало в ответ, — я бы не поленился застрелиться, чтобы сделать тебе выговор в строгой форме.
— Мог бы предупредить.
— Ты же знаешь, что не мог. — Клинт зажмурился, смаргивая слёзы, когда Коулсон осторожно, будто проверяя его реакцию, взъерошил волосы на его затылке. — Я приехал, как только это стало физически возможно. Официально я ещё мёртв. Знают только в Асгарде. Долгая история, потом расскажу, если захочешь…
— Знаешь, Фил, — задумчиво сказал Бартон, поднимая голову, — давай, я порадуюсь как следует потом, ладно? А то я боюсь, что, если я обрадуюсь сейчас, ты снова исчезнешь. Или меня разорвёт на много маленьких растерянных Клинтов, и ты будешь ругать меня за то, что я радуюсь громко и хором.
Тот звук, который издал Коулсон, можно было бы назвать смехом — при учёте того, что человек просто отвык смеяться настолько, что почти разучился. Клинт молча слушал и искренне надеялся, что у агента сейчас не отвалится голова, как в одном из кошмаров, и не придётся снова просыпаться.
— Так, — отсмеявшись, серьёзно сказал Коулсон. — Вставай. Если ты ещё не выкинул мою кофеварку…
— Нашу, — автоматически поправил Бартон. И понял, как невыносимо скучал по возможности вот так поправлять собеседника.
— …и не разучился делать латте — сделай милость, организуй две чашечки.
— И?..
— Я не знаю. Может, просто попьём кофе и помолчим. И ты объяснишь, почему ты в деловом костюме.
— Сказал человек в… кстати, что это? Кольчуга? Латы? Костюм средневекового стриптизёра? Униформа верховного бога воинствующей бюрократии?
— О, Бартон. Ты ещё меч не видел.
— Это эвфемизм, сэр?..
— Господи, идиот несчастный, как же я тебя люблю.
— Когда ты говоришь это вот так, без выражения, я начинаю понимать, что тебя тоже в любой момент может порвать на выводок маленьких растерянных Коулсонов. Я прав?
— О, да.
— Признай, у нас выйдет неплохой хор. И давай уже, хотя бы сделай вид, что у нас всё нормально и в порядке вещей, пока я делаю нам кофе и молча пожираю тебя пришибленным и влюблённым взглядом…
— У нас всё ненормально, — тихо проговорил Коулсон, останавливая уже развернувшегося было в сторону кухни Клинта за локоть и внимательно глядя на исправно выполнявшего обещание насчёт пришибленного взгляда лучника. — У нас иначе просто не бывает.
Клинт на секунду опустил глаза, на пробу постучал пальцем по асгардской броне на груди Коулсона, так, что зазвенело, и честно сказал:
— А нам иначе и не надо.
[FIN]
@темы: суровые молчаливые родезийцы, атака праведной мифологией, включаем режим восстановления балансировки верхней палубы, fanfiction
Шалость удалась.
Жму руку, как сосестре по фесту))
У меня в загашниках ещё один текст с Коулсона/Бартона, один текст с 12,5 (стреманина та ещё)) и один текст с 12 круга Торфеста. Так что в ближайшее время читалелям будет плоооохо)))
Фест вышел суперский! Удовольствия море) А ты сама заявки оставляла?
А что плохо?))) Лично я с удовольствием перечитаю)
это нечто.
Можно я утащу это к себе?
Тенрария, тащить можно, нужно и никак не возбраняется)) Я очень надеюсь, что персонажи "в характере", честно.
Ну, на мой взгляд именно в характере. Во всяком случае Коулсон именно такой, какой...ммм...нужно. Т.е. он похож на того, что показывают в тех же фильмах, но ты просто открываешь его внутренние переживания и чувства, т.е. то, что скрыто от взгляда обычного зрителя. Да и Бартон как раз именно такой, что в нем сочетается и едкость, и юмор, и в то же время серьезность и вообще все то, что делает его отличным агентом с сильным характером.
потрясающе.
спасибо!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
*избегала все стены и ушла перечитывать старые фики Дока с этой парочкой
Где нужно расписаться в продаже души?
Ну и Коулсон, цитирующий Бегемота - это отдельная песня.
прочитала. выдохнула и умерла, растёкшись сиропной лужицей по клавке ноутбука.
Все прекрасны до умопомрачения.
P.S. товарищи, а о каком фесте в данном случае идет речь?
Cherina, ПРЕКРАСЕН)) ну как про таких прекрасных, и не писать, ну)))
Belchester, на здоровье - ты же знаешь, я только рада всегда поделиться))
Lie Lash aka Silina, я люблю хэппи-энды, но ещё больше я люблю писать неторопливые триллеры, которые дают к этим хэппи-эндам сильный контраст. Чтобы счастье было заметнее, нужна трагедия, как-то так... и я очень рада, что вы это цените))
З.Ы.: Так сообщество же, ну)))
У меня нет слов. Вообще. Они ещё были где-то в первой главе, но сейчас...
Автор, за что, автор?
Это было великолепно. Сижу не дыша, глотаю слезы, поскольку рыдать на рабочем месте непростительно. Так же как вредно улыбаться совершенно счастливой улыбкой с расфокусированным взглядом. Я поверали вашим Филу и Клинту. Поверила и прочувствовала. Пока читала все сжималось и замирало внутри. Читала залпом, прикрываясь служебными документами. Это медленное привыкание к друг другу, бесконечное доверие между ними и чувства, такие чувства что у меня перегорели все предохранители. До последнего боялась поверить, что Фил действительно мертв, о боже, я как будто сама промучилась эти полгода вместе с Клинтом, мне физически плохо стало. Но Колсон жив! Господиспасиботыменяуслышал.. Не передать степень моего облегчения, в моей голове абсолютная пустота сейчас, вакуум, невесомось в которой плавает светящаяся надпись "Все будет хорошо". Спасибо вам!
Я сейчас бегло просмотрела текст, нашла ранее незамеченные опечатки... кхм... в общем, честно - мне было настолько приятно писать по этой заявке, невзирая на то, что я не особо слэшер, что меня пёрло так, что весь массив прецедентов с проскочившими мимо клавиатуры пальцами не смогла вычистить даже бета. И я безумно рада, что вам тоже нравится, правда)))
и отдельный поклон за Наташу, умеешь же ты, дорогой автор, так выписывать женщин, что ими хочется только восхищаться!
Ну блин, ну она же дивная, ну как же не!..)))
Спасибо огромное)))
...а потом случилась Война бесконечности, и это оказалось пророчеством...